Мемориальная версия Афганской войны (1979-1989 годы)

Наталия Юрьевна Данилова (р. 1975) — социолог, научный сотрудник Европейского университета в Санкт-Петербурге, ассоциированный сотрудник Центра независимых социологических исследований (Санкт-Петербург).

Горит звезда над городом Кабулом.
Горит звезда прощальная моя.
Как я хотел, чтоб Родина вздохнула,
Когда на снег упал в атаке я…
И я лежу, смотрю, как остывает
Над минаретом синяя звезда.
Кого-то помнят или забывают,
А нас и знать не будут никогда…[1]

Прощальная звезда горела во время уже далекой войны, о которой даже те, кто знает о ней, не очень хотят вспоминать. Тем не менее война в Афганистане, несмотря на пессимизм автора стихов, взятых в качестве эпиграфа, заняла свое место в мемориальной истории России. Более того, она стала одним из первых опытов мемориализации негероического военного конфликта. В дальнейшем речь пойдет о «памяти камня» об Афганской войне, о смысле и значении афганских мемориалов[2], что, как кажется, должно помочь разобраться в отношении российского общества к войнам последних двадцати лет.

В литературе, посвященной анализу военных мемориалов, выделяют два подхода: культуральные исследования (culturalstudies) и исследования военной памяти (warmemorystudies). В первом случае мемориальная культура рассматривается как совокупность символов и практик, формирующих значение мемориализируемого события. Во втором — содержание, структура и элементы мемориальной культуры зависят от того, как определяется память о войне. В настоящее время в исследованиях военной памяти выделяют: государственно ориентированный, личностно ориентированный и объединительный подходы к памяти о войне[3]. В государственно-ориентированном подходе память о войне понимается как политический феномен, инструмент строительства нации[4]. Такая интерпретация военных мемориалов закладывается в работах Эрика Хобсбаума и Бенедикта Андерсена. Сторонники личностно ориентированного подхода рассматривают военную память как явление индивидуальное, результат личной утраты, травматической реакции личности на смерть близких. В этом подходе психологическая травма личности (или коллективная травма представителей причастных к событию групп) определяет формы мемориализации войны[5]. Однако современные исследователи памяти более склонны к развитию третьего — объединительного — направления, некоторого аналога объединительной парадигмы в социологии[6]. В этом подходе строится многомерная модель анализа памяти о войне, репрезентацию которой одновременно определяют структурные условия функционирования общества (политика государства) и «чувства» отдельных людей и социальных групп, пострадавших от войны.

Одно из направлений объединительной парадигмы развивают французские исследователи памяти[7]. В их работах память о войне определяется как конструируемый, контекстуальный феномен — «место памяти» (понятие Пьера Нора), значение которого выкристаллизовывается в ритуале коммеморации. «Коммеморация определяется как процесс, который мобилизует разнообразные дискурсы и практики в репрезентации события, содержит в себе социальное и культурное видение памяти о коммеморативном событии, […] служит выражением солидарности группы»[8]. Конструируемая природа памяти позволяет рассматривать военные мемориалы не только как застывшее воплощение национальной истории, но и как символы, отражающие параметры функционирования современного общества. Именно этот подход в статье применяется для анализа мемориальной культуры Афганской войны, которая понимается, одновременно, как конструируемый и в то же время структурно обусловленный феномен, зависимый от политики государства в отношении войны и её участников, а также от коллективного чувства утраты, испытываемого участниками коммеморации. В соответствии с выбранным подходом наша работа делится на три части: первая часть посвящена социально-историческому контексту Афганской войны, вторая — анализу действий участников коммеморации, и третья — основная — анализу мемориальных репрезентаций.

Политика государства

По официальным данным, война в Афганистане началась 25 декабря 1979 года. Целью советского военного присутствия в Демократической Республике Афганистан (ДРА) было провозглашено осуществление миротворческой операции для оказания помощи афганскому народу в стабилизации обстановки и отражении возможной агрессии извне. Однако такая формулировка не удовлетворила международное сообщество, что выразилось в осуждении действий Советского Союза на Генеральной Ассамблее ООН, а также бойкоте московской Олимпиады 1980 года. В СССР наибольшую огласку получил протест академика Андрея Дмитриевича Сахарова. В открытом письме Сахаров писал: «…вторжение в Афганистан является одной из крупнейших ошибок советского руководства», в результате которой «наши солдаты оказались в роли карателей, убийц и насильников и одновременно жертв страшной, жестокой и бесчеловечной войны […] против афганского народа»[9].

Концу афганской эпопеи способствовали общественно-политические и экономические реформы, начавшиеся в Советском Союзе в 1985 году. В ходе перестройки гласность и демократизация были провозглашены основными принципами реформирования советского строя. Во внешней политике реализация этих принципов означала остановку гонки вооружений, установление сбалансированной и дружественной международной политики и, прежде всего, окончание военных действий в Афганистане. В результате длительных переговоров в Женеве 14 апреля 1988 года было принято решение о выводе советских войск. Окончательный вывод войск был осуществлен 15 февраля 1989 года.

Ограниченный контингент советских войск (ОКСВ) оставался в Афганистане в течение 9 лет, 1 месяца и 19 дней. По официальным данным, за годы войны в Афганистане прошли службу 620 000 военнослужащих, а в качестве гражданского персонала — 21 000 человек[10]. Для Советского Союза афганская кампания носила локальный характер, в том числе по численности людей, привлеченных к ведению и обеспечению боевых действий в Афганистане. В ней участвовало менее 1,5% граждан, призванных с 1979 по 1989 год на военную службу по всей стране[11]. Потери советской армии в ходе Афганской войны составили 15 051 человек[12].

Политика сначала советского, затем российского правительства в отношении Афганской войны неоднократно изменялась. Наиболее ярко динамику официальной политики отражают изменения в кодификациях войны в Афганистане и её участников, закрепленные в правовых документах[13]. Анализ правового дискурса позволяет выделить четыре периода «официальной» оценки афганских событий. Первый период — с 1979 по 1983 год — характеризовался политикой замалчивания военного характера операции в Афганистане. В этот период правовой статус участников кампании ограничивался статусом военнослужащего ОКСВ без расшифровки специфики прохождения службы. Военнослужащие и гражданские лица, погибшие в этот период, были лишены права на захоронение с указанием места и условий гибели. Вопрос об увековечении памяти погибших в Афганистане и установлении надгробных плит с указанием места гибели обсуждался на заседании Политбюро ЦК КПСС от 30 июля 1981 года, однако «в связи с политической нецелесообразностью» решение по данному вопросу было отложено[14]. Фактически запрет на захоронение с указанием места гибели в некоторых регионах действовал до конца войны.

Второй период связан с принятием Постановления ЦК КПСС и СМ СССР от 17 января 1983 года[15]. В соответствии с Постановлением участники Афганской войны получили право на льготы «за успешное выполнение заданий Правительства СССР»[16]. Постановление было принято через четыре года после начала войны, когда число потерь с советской стороны достигло семи тысяч человек[17]. Постановление предоставляло участникам войны статус «военнослужащих, проходивших службу в составе ограниченного контингента советских войск и временно находящихся в Демократической Республике Афганистан». Категориями «временно находились» подчеркивался как «временный» характер Афганской войны, так и «временный» правовой статус её участников.

В ходе перестройки политика замалчивания сменяется политикой героизации действий участников Афганской войны. В репортажах описываются мужество и героизм солдат, подчеркивается романтика военных будней, значимость интернациональной помощи афганскому народу[18]. Воины-«афганцы» наделяются новым, «революционным взглядом», который должен помочь им стать активными участниками реформирования советского общества. Однако героическая риторика сравнительно быстро вытесняется критикой действий советских войск в Афганистане (третий период государственной политики, 1988–1994 годы). В июне 1989 года на Первом съезде народных депутатов СССР в очередной раз о своем осуждении действий советской армии в Афганистане заявляет Андрей Дмитриевич Сахаров. Его точка зрения находит поддержку только на Втором съезде народных депутатов СССР в 1990 году, когда было принято Постановление о моральном и политическом осуждении решения о вводе советских войск в Афганистан[19]. Несмотря на кардинальное изменение курса политики советского государства, анализ официального дискурса скорее свидетельствует о продолжении формирования привилегированного статуса участников Афганской войны. К 1989 году воины-интернационалисты (так в этот период обозначается правовой статус участников войны) получают дополнительные права и льготы в полутора десятках нормативных актов — в то время как до этого действовало одно Постановление 1983 года.

Следующий, четвертый период — с 1994 года по настоящее время — связан с принятием Федерального закона РФ «О ветеранах»[20]. Согласно закону, участники Афганской войны получили статус ветеранов боевых действий на территориях других государств. С одной стороны, использование кода «ветеран» существенно повысило символический статус воинов-«афганцев», до этого момента ветеранами были только участники Великой Отечественной войны и приравненные к ним лица. С другой стороны, война в Афганистане по-прежнему не стала войной в полном смысле слова- этот статус закрепился лишь за Великой Отечественной войной. Следует отметить, что в соответствии с Законом 1994 года статус «ветеранов боевых действий» также получили участники других войн и боевых действий, которые велись Советским Союзом после окончания Второй мировой войны на территории других государств, а после 1999 года на территории Российской Федерации[21]. В результате участники Афганской войны символически были объединены в одну группу с участниками остальных «малых» военных кампаний как вне, так и на территории России.

Итак, государственная политика в отношении Афганской войны изменялась по ходу её замалчивания, установления запрета на информацию, героизации, публичного осуждения и, наконец, легитимации в Федеральном законе. Несмотря на колебания политического курса, Афганская война постепенно была включена в систему правовой кодификации войн и боевых действий. Пока в этой системе «настоящей» войной остается Великая Отечественная, а её участники — «настоящими» ветеранами, но Афганская война уже заняла место где-то возле Великой Отечественной войны, получив статус малой версии большой войны. В результате эволюции правовых кодов исключительный статус воинов-интернационалистов постепенно преобразовался в коллективный статус участников большинства войн и вооруженных конфликтов.

Гражданское общество

Английский исследователь мемориализации Первой мировой войны Алекс Кинг отметил, что «война порождает две новые группы людей, чьи интересы глубоко затронуты в процессе коммеморации: группу боевых товарищей и родственников погибших»[22]. Боевые товарищи чувствуют долг и ответственность перед погибшими за увековечение памяти о них. Родственники погибших ощущают невосполнимость потери близкого человека. Участие в ритуале коммеморации дает им возможность хотя бы отчасти получить сопереживание общества через признание символической значимости их утраты. С точки зрения Кинга, из этих двух групп боевые товарищи имеют больше возможностей и символических ресурсов для участия в коммеморации.

Мемориализация Афганской войны не представляет исключения из вышеописанного правила. В увековечении памяти погибших в войне активно участвовали две указанные группы, среди которых именно организации боевых товарищей стали основными инициаторами сооружения мемориалов. Организации воинов-«афганцев» начинают создаваться примерно с 1985 года, в некоторых регионах — непосредственно с 1983 года, когда в политике советского государства наблюдаются небольшие изменения, в частности принимается Постановление 1983 года о льготах для военнослужащих ОКСВ. Длительное время препятствием для коллективных действий воинов-«афганцев» служила низкая численность группы. Но к 1985 году ситуация меняется. Через Афганскую войну прошло уже 300 000 человек, а число погибших достигает 12 000, что серьезно актуализирует потребность в увековечении погибших. Благоприятные внешние и внутренние условия для создания общественных организаций воинов-интернационалистов складываются примерно к 1986 году. В этот период, с одной стороны, власть в контексте перестройки начинает призывать к созданию организаций воинов-«афганцев», с другой стороны, среди самих «афганцев» назревает потребность в объединении. Встречи в кафе и ресторанах перестают удовлетворять запросы группы. С этого момента по всей территории СССР создается сеть клубов воинов-интернационалистов. С конца 1980-х на базе клубов образуются крупные общественные объединения воинов-«афганцев»: Союз ветеранов Афганистана (СВА — 1989 год), Российский Союз ветеранов Афганистана (РСВА — 1990 год) и Российский Фонд инвалидов войны в Афганистане (РФИВА — 1991 год). Пик создания крупных объединений воинов-«афганцев» приходится на 1989–1991 годы — в целом совпадая с периодом интенсивного роста неправительственных организаций в Советском Союзе.

История создания объединений родственников погибших в Афганистане менее насыщенна. В 1989 году родители участников, инвалидов и погибших в Афганской войне создают организации для защиты прав и интересов погибших и травмированных на войне сыновей. Отчасти интересы родственников погибших в Афганистане отстаивают организации солдатских матерей. Пик создания организаций солдатских матерей также приходится на 1987–1990 годы[23]. Организации родственников погибших в Афганистане активно сотрудничают с организациями воинов-«афганцев», инициируют совместные проекты по увековечению памяти погибших.

С момента их возникновения сакрализация памяти погибших является первоочередной задачей для «афганских» объединений. Сооружение мемориалов презентуется как «важнейшая» деятельность, предпринимаемая «ради живых и во имя правды»[24]. Проиллюстрирую эту идею фрагментами с «афганских» сайтов:

…Называя себя «афганцами», мы не можем не помнить о наших боевых товарищах. О тех, кто не вернулся с войны…[25]

…Пули настигали их под Гератом, Кандагаром, Карабахом и Грозным, все эти долгие годы обрывая молодые жизни. Их подвиг должен остаться в нашей памяти и памяти наших детей. Пусть они не оборвутся во второй раз от бездушия и забвения. И пусть этот памятник послужит предостережением тем, кто готов, не задумываясь, начать новую бойню в очередной «Горячей точке»…[26]

…У каждого из прошедших тропами войны ещё там, «за речкой», была мечта — вернуться живыми и сделать все, чтобы Память о погибших друзьях, честно исполнивших свой интернациональный и сыновний долг, жила Вечно…[27]

Примечательно, что мемориализация погибших в иерархии целей и задач общественных организаций воинов-«афганцев» приобретает большую значимость, чем деятельность по защите гражданских прав участников войны. Высокая значимость увековечения памяти погибших вызывает недоумение у западных исследователей истории «афганского» движения. С точки зрения Джима Риордана, общественные организации воинов-интернационалистов совершенно неверно распределяли ресурсы, когда вместо оказания помощи живым боевым товарищам, получившим инвалидность на войне, занялись сбором средств на сооружение памятников погибшим[28]. Однако, на мой взгляд, высокая значимость сакрализации погибших не только неудивительна, но и закономерна в ситуации неопределенной оценки войны, а также ограниченных политических возможностей для защиты интересов группы. В некотором смысле деятельность по увековечению памяти погибших становится для оставшихся в живых единственным легитимным инструментом позитивного определения своего статуса.

Для сбора средств на строительство мемориалов организации воинов-«афганцев» проводят публичные акции по привлечению внимания общества к проблеме, организуют телемарафоны, инициируют открытые конкурсы проектов памятников погибшим на войне. Так, Омское объединение воинов-интернационалистов организует в городском транспорте сбор средств на афганский мемориал погибшим омичам[29]. На нижнетагильском региональном телевидении проводится телемарафон по инициативе нижнетагильского отделения РСВА. Примечательно, что в начале 1990-х сбор средств для увековечения памяти погибших в Афганской войне проходит в основном на региональном уровне и почти не получает поддержки федеральных органов власти. В этот период отношение государственных чиновников к инициативам ветеранов скорее характеризуется известной фразой: «Мы вас в Афганистан не посылали!»

Экономические реформы начала 1990-х (быстрый рост инфляции, экономические кризисы) создают серьезные препятствия для мемориальной деятельности. Вследствие ограниченности ресурсов сооружение мемориалов погибшим в период с 1991 по 1995 год приостанавливается и возобновляется только после 1995 года. Следует отметить, что именно ограниченность средств объясняет малые размеры «афганских» мемориалов. Ситуация меняется по мере стабилизации обстановки в стране и сближения интересов «афганских» и государственных структур. Уже к концу 1990-х участие представителей государственной власти, высокопоставленных чиновников, губернаторов становится неотъемлемым атрибутом коммеморации Афганской войны. К юбилейному 1999 году — 10-летие со дня вывода войск из Афганистана, 20-летие со дня ввода войск — по данным Российского Союза ветеранов Афганистана, число памятников на территории РФ достигает 332[30].

Братство, покаяние и триумф власти

Можно выделить три основных типа мемориалов, представляющих разные подходы к мемориализации Афганской войны: военное братство; покаяние или политический контракт; триумф власти или малая версия «большой» войны.

Военное братство

Вечная память всем. Нашим землякам, не вернувшимся из Афгана.

Братья! Третий — молча, за Память![31]

Мемориалы, посвященные теме военного братства, можно назвать типичной формой репрезентации памяти о погибших в Афганистане. Ценности братства, боевого товарищества, независимого от политических обстоятельств, определяют символическое поле мемориалов военного братства. Главными героями мемориалов становятся боевые товарищи. Их фигуры, скорбь по погибшим товарищам служат основным инструментом выражения настоящего, истинного горя. В этих мемориалах отрицается принципиальная возможность сопереживания утраты боевых товарищей. Символы, представляющие общество, родителей погибших, или традиционный для российской мемориальной культуры символ скорбящей матери отсутствуют в этих мемориалах. Такая репрезентация войны свидетельствует о локальности, замкнутости группы и её памяти на саму себя. Причина замкнутости памяти объясняется самими участниками тем, что «война в Афганистане многих людей в СССР напрямую не коснулась […] не стала общей бедой всего народа, а осталась бедой только тех, кто в ней участвовал. Для большинства же людей в СССР она осталась далекой и чужой, да и к тому же неизвестной и несправедливой»[32]. По замечанию военного историка Елены Спартаковны Сенявской, «после Афганской войны в армии широко распространилось мнение (и чувство): „Нас предали! Мы теперь никому не нужны…“ И предательство это было осуществлено руководством собственного государства и „гражданским обществом“»[33]. Осознание предательства со стороны гражданского общества выразилось в отказе от использования в мемориалах символов причастности общества к войне. Осознание предательства государства привело к отказу от использования в мемориалах государственной и национальной символики.

Идеи воинского братства передают такие символы, как фигуры скорбящих живых и погибших «афганцев», объятия, сомкнутые руки, сцены спасения (воин выносит с поля боя раненого товарища), специфическая форменная одежда времен Афганской войны, специфические символы смерти (например, «Черный тюльпан»).

В мемориале, расположенном в Мурманске, ответственность перед боевыми товарищами передается в эпитафии: «Простите нас за то, что мы остались живы». На мраморной плите сбоку от надписи расположены склоненные лица двух воинов-«афганцев» — боевых товарищей погибших.

Символизирует общность, братство живых и погибших боевых товарищей мемориал погибшим в Афганистане, расположенный в Перми. В центре мемориала — скульптурная группа из четырех воинов-«афганцев». «Афганцы» стоят, склонив головы и взявшись за плечи. Их круг разомкнут. Этот разрыв символизирует «пропавшее» звено, которое занимают погибшие боевые товарищи. Вокруг скульптурной группы размещены десять мраморных плит с именами погибших. Число плит символизирует годы войны: 1979–1989-й.

В пермском мемориале скульптурная группа воинов-«афганцев», так же как и в мурманском мемориале, представлена в форме военнослужащих воздушно-десантных войск (ВДВ). Символика ВДВ достаточно часто используется в мемориалах, посвященных Афганской войне. Десантная форма стала символом, идентифицирующим участника войны в Афганистане. Возможно, причиной такого распространения формы стал тот факт, что во время войны была введена новая форма — «эксперименталка», «афганка» (её бытовые названия), которую носили не только военнослужащие ВДВ. Постепенно День десантника (2 августа) становится праздником и своеобразным Днем победы для воинов-«афганцев». Он начал праздноваться ещё в ходе войны. Праздник признается большинством «афганцев» в качестве своего, близкого по духу, причем независимо от рода войск, в которых проходил службу военнослужащий. Можно выделить несколько причин выбора именно этой праздничной даты: во-первых, даты ввода войск длительное время не были официально объявлены; во-вторых, официальные даты войны были идеологически нагружены, связаны с принятием политических решений, отрицательно повлиявших на судьбу участников войны; в-третьих, среди частей ВС десантные войска в Афганистане были самими многочисленными; в-четвертых, позитивный символический код праздника. День десантника — праздник, посвященный героям, настоящим воинам, непосредственно не связанный ни с каким конкретным историческим событием, а образующийся по критерию принадлежности к роду войск. Выстраивается цепочка от принадлежности к роду войск до принадлежности к клану «настоящих воинов». Потенциал праздника позволяет ему стать «своим» для большинства участников современных войн и военных конфликтов.

Места расположения мурманского и пермского мемориалов задают систему пространственного расположения мемориалов погибшим в Афганской войне. Так, в Мурманске мемориал расположен на военном кладбище, в Перми — в конце аллеи Славы, напротив памятника погибшим в Великой Отечественной войне. «Афганские» мемориалы включаются в пространство мемориализации Великой Отечественной войны, что символизирует преемственность, общность опыта ветеранов-«афганцев» и ветеранов ВОВ. Военное кладбище и аллея Славы (или какой-либо её аналог, например площадь Славы) в гражданском пространстве города определяют возможные места расположения «афганских» мемориалов.

Идея преемственности и общности судьбы всех военнослужащих, погибших при выполнении воинского долга, продолжается в санкт-петербургском мемориале погибшим в Афганской войне. Мемориал установлен на Серафимовском кладбище — традиционном месте захоронения погибших военнослужащих, участников войн в Санкт-Петербурге. Он расположен в противоположном от главного входа конце, где находится памятник погибшим в Великой Отечественной войне. Такое расположение памятника вновь должно подчеркнуть общность опыта погибших воинов. В центре афганского мемориала находится скульптурная группа из четырех взявшихся за плечи мужчин. Памятник символизирует боевое братство, сплоченность, общую судьбу и общую скорбь. Фигуры героев мемориала скрыты ниспадающей тканью.

К мемориалам воинского братства можно отнести также мемориал в Нижнем Тагиле. В центре расположена фигура коленопреклоненного скорбящего воина, на плече которого висит автомат дулом вниз, в руках он держит головной убор. Памятник посвящен «воинам-тагильчанам, погибшим в локальных войнах планеты». Такой обобщенной формулировкой подчеркивается широта группы участников локальных войн — от Афганистана до Таджикистана и Чечни.

Несколько мемориальных комплексов погибшим в Афганистане получили название «Черный тюльпан». «Черный тюльпан» — это неформальное обозначение транспортных самолетов, которые увозили погибших воинов из Афганистана в СССР. Примечательным является мемориальный комплекс «Черный тюльпан», расположенный в Екатеринбурге. Основное значение мемориала передается общей композицией комплекса, который представляет собой изображение символического корпуса самолета, образованное с помощью изогнутых столбов, расположенных с обеих сторон от центральной скульптуры. В центре мемориала сидит воин в форме десантника, он склонил голову и одной рукой опирается на автомат. Одиночество и скорбь усталого бойца передают ценности товарищества и общности с погибшими товарищами.

На каждом из столбов написаны золотыми буквами имена и звания погибших. Следует отметить, что указание званий погибших является типичной чертой мемориалов погибшим в Афганистане, как, впрочем, и в целом российских военных мемориалов. Указание звания может рассматриваться как свидетельство дифференцированной оценки опыта военнослужащих разного ранга. Такая форма мемориализации погибших воинов отличается от британского опыта мемориализации погибших в мировых войнах и американских мемориалов погибшим во Вьетнаме[34]. В этих странах на военных мемориалах принципиально указываются только имена погибших, чтобы подчеркнуть идею «гражданского равенства» погибших военнослужащих перед государством и обществом. Особенно этот аргумент значим для призывников, граждан — солдат. Однако в российском обществе до сих пор идея гражданского равенства не получила признания, а воинский статус продолжает являться дополнительным дифференцирующим критерием оценки воинского долга.

То же имя («Черный тюльпан») получил памятник погибшим в Афганистане в Кирове. В центре памятника изображен черный тюльпан — цветок — в черной рамке. Вокруг тюльпана золотыми буквами написаны имена погибших[35]. Рядом с памятником установлены два камня из серого гранита: большой и малый, — символизирующие соотношение между Великой Отечественной и Афганской войнами как различающимися по масштабу, но равными по выполненному воинскому долгу и праву на достойную память.

Таким образом, мемориалы воинского братства представляют две основные оси памяти. С одной стороны, выбор символов воинского братства служит своеобразным гражданским протестом воинов-«афганцев» против отношения к ним со стороны гражданского общества и государства. С другой стороны, пространственное расположение мемориалов, использование символов военной профессии, общность воинского долга свидетельствуют об установлении очевидных параллелей между статусом погибших в Афганистане и в Великой Отечественной войне.

Покаяние или политический контракт

Вторую группу мемориалов объединяет религиозная тематика с использованием соответствующих символов: маковки, контура церкви, креста; в мемориальные комплексы включаются часовни. Религиозные символы обыгрываются в памятнике погибшим в Афганской войне в Нижневартовске, Минске, Севастополе, Омске и других городах.

В Санкт-Петербурге религиозная тема включена в оба мемориала. На Серафимовском кладбище адаптация религиозной темы была осуществлена посредством сооружения напротив мемориала часовни, в которой проходит служба по значимым для воинов-«афганцев» датам. На проспекте Славы (второй памятник погибшим в Афганистане в Санкт-Петербурге) церковь является частью мемориального комплекса.

Следует отметить, что православная символика абсолютно доминирует среди религиозных символов мемориалов, несмотря на то что среди участников войны были представители разных национальностей и конфессий. Существует два варианта интерпретации религиозной версии памяти Афганской войны. Во-первых, можно отметить общие черты между коммеморацией войны в Афганистане и коммеморацией погибших во Вьетнаме. С этой точки зрения обращение к религиозной тематике можно рассматривать как свидетельство своеобразного «покаяния» общества перед участниками войны, форму признания взаимных обязательств по отношению друг к другу. Религиозные символы, открытые не только для участников войны, позволяют разомкнуть границы группы и дать возможность обществу участвовать в увековечении памяти погибших. Возможно, в российском случае церковь, часовня, крест становятся чем-то вроде мемориала погибшим во Вьетнаме в Вашингтоне, где отражаются лица пришедших к мраморной зеркальной стене — символ общественного сопереживания трагедии.

Вторая, более прозаическая версия учитывает политическую роль православия. Мемориалы, обыгрывающие религиозную тему, появляются с конца 1990-х, а примерно с середины 1990-х православие занимает прочное место в публичном политическом пространстве России. Специалисты обозначают этот период как «эпоху псевдорелигиозного возрождения», имеющего поверхностный и идеологический характер[36]. Принадлежность к православию в период трансформации российского общества становится символом «русскости», «русского своеобразия и духовной ценности»[37]. Как символ русской национальной истории и культуры православие заимствуется властью для укрепления своих позиций в обществе. Ветераны-«афганцы» в этом случае не являются исключением. Успешности политического контракта способствует анонимный, вневременной, «духовный» характер религиозных символов, использование которых позволяет уйти от политической оценки целесообразности конфликта. В действительности, вероятно, работают обе версии. Политическая составляющая православия позволяет установить контакт с властью, а духовная составляющая православия дает возможность использовать общий для государства, общества и ветеранов символ увековечения памяти погибших.

Иллюстрацией обоснования выбора православной символики служит история сооружения памятника в Омске.

Этот памятник представляет собой обелиск, похожий на церковную маковку. Памятник посвящен всем павшим во всех войнах и локальных конфликтах последних лет. Объединение войн достигается через символическое изображение купола с тремя гранями, на каждой стороне которых указаны названия войн и боевых действий: Хасан, Даманский, Афганистан, Карабах, Чечня. Памятник был сооружен в августе 1996 года. Интересна история выбора проекта памятника. Конкурс проектов на сооружение памятника погибшим был объявлен в региональной газете «Молодой сибиряк» (1987 год). Один из первых проектов, который одобрили жюри и градостроительный комитет города, был предложен коллективом скульпторов (Н. Бабаева, И. Голенко, М. Хахаева). Проект представлял собой десятиметровую стелу, увенчанную фигурой сраженного воина. Над головой воина развевалась плащ-накидка. Однако именно эта деталь вызвала бурные негодования у «афганцев». «Откуда, вы скажите, скульптор Бабаева нашла плащ-накидку? Её почти не носили […] В боевых действиях её не надевали, и солдат падать в плащ-накидке никак не может. Зачем выдумывать что-то?» — спрашивал в своем письме воин-«афганец» Н. Буслаев. Ветераны были против замысла автора и предлагали свои варианты. «Я считаю, что нужно сделать не просто памятник „афганцам“, а сквер воинам-интернационалистам, поставить там сгоревшие, изуродованные взрывами „вертушки“ [вертолеты. — Н.Д.] и БТРы. Хорошо, если будут высечены имена тех, кто не вернулся в родной дом», — из письма «афганца». В результате в мемориале не находит отражения ни одна из версий памяти о войне, ни традиционная официальная, ни предельно историческая, а сооружается «скромный обелиск», в «котором есть душа»[38]. Душу мемориала могут почувствовать воины-«афганцы», но могут принять и общество и власть.

Представленная дискуссия отражает традиционный конфликт между участниками войны и обществом в выборе формы репрезентации памяти об Афганской войне[39]. Это обсуждение показывает конфликт между интересами государства, общества и участниками войны, когда осуществляются попытки мемориализации войны с помощью символов, не соответствующих исторической памяти выживших. Участники войны склоняются к воссозданию в мемориалах реалистичной атмосферы, точности деталей (формы, вооружения), непосредственно отражающих их опыт, а не выбору демонстративного проекта идеологизированной памяти о войне, хотя именно такие проекты реализуются в третьем типе мемориалов.

Триумф власти

Третье поле значений представляют мемориалы Афганской войны, которые воспроизводят традиционную для советского контекста форму мемориализации погибших воинов. Характерными чертами этих мемориалов являются монументальность и использование типичных для советского контекста символов воинской скорби: Вечный огонь, фигура скорбящей матери. Такого рода памятники устанавливаются в публичных местах, на площадях, проспектах славы и позиционируются рядом с мемориалами погибшим в Великой Отечественной войне. Связь с ВОВ типична для «афганских» мемориалов. Однако если в двух предыдущих типах репрезентаций связь с Великой Отечественной скорее косвенная, то в этом случае общность войн воспроизводится по принципу подобия. Мемориал погибшим в Афганистане начинает функционировать как символ строительства нации, инструмент государственной идеологии. Такой подход свидетельствует о реализации государственно ориентированного проекта памяти об Афганской войне.

Использование в мемориалах погибшим в Афганистане символов материнства встречается крайне редко. Это объясняется отчасти идеологической нагруженностью символа, отчасти его занятостью в структуре мемориального пространства погибшим в Великой Отечественной войне. Символ «скорбящей матери» подчеркивает неоплатную жертву, скорбь и боль по погибшим. Одним из мемориалов, в котором фигура матери занимает центральное место, является монумент «Боль» в Витебске, открытый 2 августа 1997 года. Основную часть памятника занимает коленопреклоненная фигура матери, которая склонила голову к израненному телу погибающего сына. Она держит сына на руках, пытаясь оградить его от жизненных бед и невзгод. Рядом с основной композицией по обе стороны аллеи, ведущей к памятнику, на гранитных пилонах расположены таблички в виде трассирующих очередей с фамилиями погибших и умерших от ран и болезней в мирное время. Вокруг мемориала разбит парк, в котором посажено 153 дерева по количеству погибших воинов[40]. Предположительно выбор такой формы мемориала определялся тем, что инициатором его сооружения выступила организация солдатских матерей, которая настояла на том, чтобы в мемориале была отражена именно роль матери. Кроме того, мемориал посвящен погибшим не только в войнах, но и погибшим в вооруженных силах в мирное время по причине разного рода несчастных случаев или халатности — категории, важной для организаций солдатских матерей, защищающих права военнослужащих.

Присутствует фигура матери в мемориальном комплексе, посвященном погибшим в Афганистане, который расположен на проспекте Славы в Санкт-Петербурге. Фигура матери находится на входе в мемориальный комплекс. Она как бы символически открывает пространство гражданского мира, оплакивающего воинов. Мемориал состоит из нескольких частей: скорбящей матери, десяти плит из серого гранита, символизирующих годы Афганской войны, на которых выбиты имена погибших ленинградцев, Вечного огня и фигуры солдата, выводящего из ущелья тяжело раненного товарища[41]. Именно последняя — основная скульптурная композиция — вновь содержит идеи военного братства как основного символа Афганской войны.

Общность Афганской и Великой отечественной войн передается не только пространственным расположением мемориала. Вечный огонь был зажжен от огня Пискаревского мемориала; представители вооруженных сил и ветераны Великой Отечественной войны участвовали в ритуале поминания погибших в Афганской войне.

В то же время официальность, парадность подобных мемориалов отчасти делает эти мемориальные комплексы менее популярными среди участников Афганской войны и родственников погибших. Происходит столкновение официальной (государственно ориентированной) формы сакрализации памяти погибших и индивидуальной памяти участников войны. Ситуация в Петербурге как раз демонстрирует это противоречие. Памятник на Серафимовском кладбище, символизирующий ценности воинского братства, оказывается ближе участникам коммеморации, чем Мемориал павшим в Афганистане жителям Ленинграда и Ленинградской области (официальное название памятника). Справедливости ради следует упомянуть о более прозаическом факторе меньшей популярности второго памятника: он расположен в отдаленном районе города. Однако несоответствие форм памяти государства и участников коммеморации, на мой взгляд, играет более важную роль.

Монументализм, символизирующий единство национальных и государственных интересов в презентации памяти об Афганской войне, присутствует в памятниках, расположенных в других регионах бывшего Советского Союза. Памятник казахстанцам, погибшим в Афганской войне, расположенный в Целинограде (Астана, столица Казахстана), представляет собой гранитный монумент, на котором выбиты имена погибших[42]. Героическую версию войны представляет памятник в Днепропетровске, где специфика Афганской войны отражена только в форме военнослужащих.

Вместо заключения. Перекрестки памяти Афганской войны

Военное братство, покаяние или политический контракт — эти значения описывают символическое поле памяти, представленной в мемориалах погибшим в Афганистане. Каждое из этих значений формирует свое пространство памяти. Память личная, закрытая для посторонних (гражданского общества и государства), представлена в мемориалах воинского братства. В этом типе памятников в полной мере реализуется личностно ориентированный подход, выражающий символы личной утраты, общей судьбы с погибшими.

Закрытое пространство памяти Афганской войны трансформируется в мемориалах с религиозной символикой. Религиозная тема позволяет деполитизировать и раскрыть пространство памяти для представителей разных социальных групп — гражданского общества, непосредственных участников коммеморации (участников войны и родителей погибших) и, что важно, представителей официальной власти. Политический капитал православия как символа «русскости», национального единства позволяет построить консенсус между разными политическими акторами сакрализации памяти погибших в Афганистане.

Традиционная, героическая версия войны находит отражение в третьем типе мемориалов, которые сооружаются в соответствии с государственно ориентированным подходом к коммеморации. Специфика войны в подобных мемориалах теряется, а память о войне воспроизводится с помощью уже привычных форм: Вечного огня, фигуры скорбящей матери, ступеней, обозначающих годы войны.

Локальность войны, её «несправедливость», неопределенность государственной политики, закрытость группы, общность воинов, погибших при выполнении воинского долга, православное покаяние, национальное российское самосознание и политический контракт с государством и гражданским обществом — все эти значения составляют память о погибших в Афганской войне. Эта мозаика религиозных, национальных, гражданских символов, ценностей воинского долга и боевого братства и формирует пространство «афганских» мемориалов в современной России.

• [1] См.: https://w3.vitebsk.by:8400/afgan/index.html, сайт Музея воинов-интернационалистов, город Витебск.
• [2] Статья подготовлена при поддержке фонда CIMO (RenvallInstituteoftheAreaandCulturalStudies, UniversityofHelsinki, Paatos 13.12.2002 TM-02-744) и Центра независимых социологических исследований.
• [3] Типология приводится в коллективной монографии: AshplantT., DawsonG., PoperM. (Eds.). The Politics of War Memory and Commemoration. London: Routledge, 2000.
• [4] См., например: GillisJ. (Ed.). Commemorations: The Politics of National Identity. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1994.
• [5] См.: Winter J. Sites of Memory, Sites of Mourning: The Great War in European Cultural History. Cambridge: Cambridge University Press, 1995; Winter J., Sivan E. (Eds.). War and Remembrance in the Twentieth Century. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.
• [6] В социологии объединительный подход предполагает анализ нескольких уровней функционирования общества от уровня структур и институтов до уровня особенностей организации повседневной жизни граждан.
• [7] Nora P. (Ed.). Realms of Memory: Rethinking the French Past. Vol. 1: Conflicts and divisions. N.Y.: ColumbiaUniversityPress, 1996; На русском языке главы из книги представлены в кн.: Нора П., Озуф М., Де Пюимеж Ж., Винок М. Франция-Память / Пер. с фр. Д. Хапаевой; Науч. конс. пер. Н. Копосов. СПб.: Изд-воСанкт-Петербургскогоуниверситета, 1999.
• [8] Sherman D. The Construction of Memory in Interwar France. Chicago: The University of Chicago Press, 1999. P. 7.
• [9] Сахаров А. Д. Воспоминания: В 2-х т. М.: Права человека, 1996. Т. 1. С. 762.
• [10] Россия и СССР в войнах XX века: статистическое исследование. М.: Олма-пресс, 2001. С. 535–536.
• [11] GaleottiM.Afghanistan: the Soviet Union’s Last War. London: England; Portland, Oregon: Frank Cass, 1994. Р. 64.
• [12] Россия и СССР в войнах XX века… С. 539.
• [13] См. подробнее: Данилова Н. Военнослужащие, воины-интернационалисты, ветераны: динамика правового статуса // Социологические исследования. 2001. № 10. С. 77–85.
• [14] См.: Ляховский А. А. Пламя Афгана. М.: Вагриус, 1999. С. 271.
• [15] Постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 17 января 1983 года № 59 «О льготах военнослужащим, рабочим и служащим, находящимся в составе ограниченного контингента советских войск на территории Демократической Республики Афганистан, и их семьям» (с изменениями от 26 июля 1984 года).
• [16] Цитата из удостоверения «О праве на льготы», которое выдавалось на основании Постановления 1983 года.
• [17] Данные о потерях приведены по: Россия и СССР в войнах XX века… С. 539.
• [18] Анализ дискурса героизации Афганской войны см. подробнее в: Кинсбурский А., Топалов М. Реабилитация участников Афганской войны в общественном мнении // Социологические исследования. 1992. № 1. С. 104–107; см. также примеры героической репрезентации войны: Киселев В. Гвардии рядовой // Комсомольская правда. 1986. 12.02.; Алимов М., Киселев В., Феклистов Ю. Здравствуй, сын, горжусь тобой // Комсомольская правда. 1986. 27.04, и другие.
• [19] Второй съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет, 12—24 декабря 1990. Т. IV. М., 1990. С. 432–454; см.: Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1999. С. 99–100.
• [20] Федеральный закон РФ «О ветеранах» от 12.01.1995 № 5-ФЗ, принят Государственной Думой 16 декабря 1994 года (ред. 18 ноября 1998 года, 02 января 2000 года).
• [21] Федеральный закон РФ «О внесении изменений и дополнений в федеральный закон „О ветеранах“» принят Госдумой РФ 17 ноября 1999 года.
• [22] King A. Memorials of the Great War in Britain: the Symbolism and Politics of Remembrance. Oxford: Berg, 1998. P. 90.
• [23] Подробнее об истории создания организаций солдатских матерей см.: Данилова Н. Право матери солдата: инстинкт заботы или гражданский долг? // Семейные узы: Модели для сборки: Сборник статей. Кн. 2 / Сост. и редактор С. Ушакин. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 188–210.
• [24] Из Устава общественной организации «Ветераны последних войн — вместе» (Санкт-Петербург, 2002 год).
• [25] См.: www.afganvet.spb.ru, сайт межрегионального объединения участников войны в Афганистане «Афганвет» (Санкт-Петербург), 2002 год.
• [26] См.: www.ntagil.ru/rsva, материалы о деятельности регионального отделения РСВА в Нижнем Тагиле, 2002 год.
• [27] См.: www.ab.ru/~afgan/ako_rsva.html, материалы о деятельности РСВА в Барнауле, 2002 год.
• [28] Riordan J. Disabled «Afgantsy»: Fighters for a Better Deal // Joyce W. (Ed.). Social Change and Social Issues in the Former USSR. Selected Papers from the Fourth World Congress Soviet and East European Studies. N.Y.: St. Martin’sPress, 1990. P. 136–157.
• [29] См.: https://jancos.narod.ru/lavr.html, материалы о деятельности общественной организации воинов-«афганцев», Омск, 2003 год.
• [30] Пахомов В. «Горячие точки» позабыть нельзя // Вечерняя Москва (Москва). 05.11.1996.
• [31] См.: https://svakontingent.ru/gazeta.htm, из интервью председателя Новосибирской областной организации РСВА В. Быкова, 2002 год.
• [32] См.: www.rsva.ru/history.html, сайт Российского Союза ветеранов Афганистана (Москва), 2002 год.
• [33] Сенявская Е. С. Психология войны… С. 209.
• [34] King A. Op. cit.; Hass A. K. Carried to the Wall: American Memory and the Vietnam Veterans Memorial. Berkeley: University of California Press, 1998.
• [35] См.: https://afgan.smedia.ru/museum.htm, 2002 год.
• [36] Каариайнен К., Фурман Д. Религиозность в России в 90-е годы // Старые церкви, новые верующие: Религия в массовом сознании постсоветской России. М.: Летний сад, 2000. С. 7–48.
• [37] Там же. С. 15.
• [38] См.: https://jankos.narod.ru/lavr.html, сайт Н. Плотниковой (Омск, 2002 год).
• [39] KingA.Op. cit.
• [40] См.: https://w3.vitebsk.by:8400/afgan/index.html, сайт Музея воинов-интернационалистов в Витебске, 2003 год.
• [41] См.: www.afgan.ru, сайт организаций ветеранов Афганской войны (Санкт-Петербург, 2002 год).
• [42] См.: www.afgan.kz/oksva/index.html, 2002 год.

Журнальный Зал