Сорок дней – как вся жизнь

…Казалось бы — тридцать лет про шло, а все стоит перед глазами так выпукло и отчетливо, будто было вчера. И это не в далеком 1977 м, а вчера я — во семнадцатилетний пацан — ноябрьским холодным утром вместе со своим лепшим корешем Игорехой Голиковым жмемся по среди огороженного забором заасфальти рованного квадрата. И квадрат этот имену ется не абы как, а центральным кишинев ским призывным пунктом РВК. 

Впрочем, тут нужна небольшая поправка: пацанами нас с Голиком можно было назвать лишь по возрасту. А так мы были уже мастерами спорта. Я по классической борьбе, а Голи ков — по дзюдо. И потому стояли мы с ним в гордом отдалении от остальной суетли вой, пьяно галдящей призывной толпы, пе стро разодетой во всевозможные обноски (гражданку то все равно отберут!). А на нас были дефицитнейшие в ту пору «нулевые» спортивные костюмы «олимпийки», пото му что мы искренне верили, что ждет нас веселая и увлекательная служба в спортро те, полная спортивных побед и рекордов.

…На пятый день ожидания на призыв ном пункте появились два примечательных человека, завидев которых почтительно расступались «покупатели» из числа воен ных строителей, танкистов и прочей «мабу ты». Старший лейтенант и прапорщик — оба как с открытки к 23 му февраля — вы сокие, ладные, в идеально пригнанных ши нелях, а на голубых петлицах блестят золо тистые «птички» — парашютики — эмблема Воздушно десантных войск. Окинув цеп кими глазами кучкующихся призывников, эти двое направились прямиком к нам.

— Кто такой, представься, — обратился ко мне старлей.

— Ну, Скрипник, — отвечаю.

— Без «ну», когда разговариваете со старшим по званию!

— Скрипник Сергей Васильевич!

— Каким спортом занимался?

— Мастер спорта по «классике».

— Подходяще, — кивнул старший лей тенант. — Будешь служить в ВДВ.

Тут встрял Голиков, испугавшись, что может остаться один:

— Я тоже мастер спорта. По дзюдо!

— Этого тоже оформи, — кивнул стар лей прапорщику и, уже обращаясь к нам: — Бегом марш в автобус.

Мы с Игорем переглянулись: «чего, мол, за поездка такая — в армию на автобу се!», но через десять минут уже устраива лись на заднем сидении ветхого «пазика», в котором сидело ещё человек десять буду щих «голубых беретов». Неожиданно авто бус задрожал, зашатался, и весь просвет — от пола до потолка — заполнила тень, перед которой могли бы запросто обделаться со страха Геракл с Ильей Муромцем вместе взятые. 

— Привет, пацаны, — радостно заорала тень и стала расчищать себе дорогу в тесном салоне, продираясь к нам с Голиком.

Это был ещё один герой моего расска за — Пиня — Саша Пинский, добродушный весельчак, который к своим восемнадцати годам успел вырасти больше двух метров и достичь веса небольшого слона. Пиня был еврей, и этот факт впоследствии стал пред метом постоянных шуток наших сослужив цев: еврей десантник — уже смешно…

Так мы, три товарища (почти по Ремар ку!), начали свою службу в доблестных гвар дейских «войсках дяди Васи», как называют ВДВ сами десантники — в честь прослав ленного главкома генерала Василия Марге лова, который справедливо считается таким же святым символом этих войск, как голу бой берет и тельняшка.

…Не стану описывать дорогу в часть, где нам предстояло служить, отмечу только, что с таким уставным понятием как «тяготы и лишения воинской службы» мы познако мились ещё до того, как надели военную форму. Автобус наш, дряхлый, как заря оте чественного автомобилестроения, беспре рывно ломался, и меня, Пиню и Голика, как самых здоровых, заставляли толкать его чаще других. «Пазик» нехотя заводился, кряхтя и скрежеща всеми своими деталями, брал очередную кочку, глох — и все повто рялось сначала.

Наконец, с наступлением ранних осен них сумерек, мы въехали в город Болград, где на ту пору дислоцировались основные части 98 й гвардейской орденоносной Свирской дивизии. Створы ворот кон трольно пропускного пункта с нарисован ными на них «птичками» раскрылись, ав тобус кое-как вкатился на территорию и остановился возле плаца, украшенного огромным плакатом с изображением бра вого воина в лихо заломленном на ухо бере те. На плакате было написано «Честь и Ро дина превыше всего» — официальный-де виз Свирской дивизии.

Нас, несколько ошалевших от дороги и впечатлений, окружили подметавшие плац солдаты, а вскоре вальяжно и нетороп ливо стали подтягиваться старики, соревну ясь в остроумии по поводу прибывшего «зо опарка». 

Тому, кто служил в ВДВ (да вообще в армии), дальнейшее описывать нет смыс ла: построение, которое никогда не удается с первого раза, перекличка, ну и, разумеет ся, поход в баню под презрительно оцени вающими взглядами сопровождающих сержантов. Презрительными — потому что отныне мы — «духи», «салабоны» и «туло вища, ещё не просравшиеся мамиными пирожками», а оценивающими — посколь ку зоркий глаз старослужащего уже запри метил на ком нибудь подходящие кроссов ки, джинсы или куртку на случай «самохо да», увольнительной или отпуска.

После бани молодой солдат представ ляет собой весьма комичное и одновремен, но плачевное зрелище, поскольку сталкива ется с таким военным чудом, как выдача об мундирования. 

Не стану утверждать, что так было вез-де, но в большинстве частей Советской Ар мии во все времена наибольшей чудодейст венной силой обладали тыловые службы. Все их доблестные представители — от ря дового каптера до высочайшего чина — пользовались необычайной популярностью и обладали огромным авторитетом. Ибо бы ли они всемогущи. На примере простого солдата это всемогущество определялось нехитрыми формулами типа «новый берет равняется двум бутылкам водки» или «но вая парадная форма равняется дембельско му набору нагрудных знаков», и так далее. А откуда оно бралось — это новое? Разуме ется, отбиралось у молодого пополнения, которому доставалось старье, давно уже списанное, но хранящееся на складах рачи тельными магами службы тыла. Это была круговая порука: вышестоящему начальству все было прекрасно известно, но оно закры вало на все глаза, поскольку тоже «подогре валось» от подобных операций.

Я намеренно даю столь пространное и невеселое отступление, чтобы читатель мог представить, на кого мы были похожи в «обновах». Мне ещё повезло, а некоторым из нас достались «пэша» ещё довоенного образца — со стоячим воротничком! Боль ше всех не повезло Пине, который озадачил всех каптеров и самого начсклада: сапог 46 го размера в части просто не нашлось! Наконец, боец Пинский был снабжен таки обувкой и шинелью, из рукавов которой его грабли торчали ещё на полметра, а все вре мя, пока продолжались поиски, старослу жащие стращали наивных салабонов, рас сказывая нам всевозможные байки о суро вых десантных буднях.

— Товарищ командир, — обратился к толстомордому ефрейтору, выдававшему тельняшки, кто-то из молодых. — А когда на дембель уходят, то тельняшки домой дают? 

— А на…я? — равнодушно отозвался ефрейтор. — Там же специальная краска: носишь два года тельник, и полоски на теле остаются на всю жизнь!

— Че, серьезно? — изумлялся моло дой… 

— Через плечо, — лениво огрызался еф рейтор. 

Вообще армейский юмор — отдельная тема, её можно развивать бесконечно, неда ром вполне справедливой считается при сказка «кто в армии служил, тот в цирке не смеется». Удачные шутки и выдумки в сол датской среде передаются из поколения в поколение, перерастая в традиции. Чего стоит только знаменитый ритуал «посвяще ния в десантники»!

После первых обязательных прыжков с парашютом в ротах, через несколько ча сов после отбоя, начинается активное дви жение. В какое-нибудь отдельное подсоб ное помещение вносится двухъярусная койка, перед ней на пол кладется табу ретка ножками вверх. В помещении при сутствуют старослужащие и санинструктор. Молодые солдаты вызываются в «ритуаль ную комнату» по очереди, где им с вполне серьезным видом объясняется, что они должны будут с завязанными глазами, со связанными за спиной руками сигануть вниз головой с верхнего яруса, да так, что бы попасть темечком аккурат между ножек табуретки. Молодой, разумеется, в шоке, но его успокаивают: мол, все через это про шли, мол, если ты настоящий десантник, то прыгнуть должен, а если не повезет — тут вот у нас на этот случай санинструктор имеется. И прыгают ведь, черти! Разумеет ся, им не дают упасть, подхватывают на ле ту, но заставляют покричать (чтобы за две рью слышно было), потом санинструктор обматывает счастливому десантнику голову бинтами, и молодого выпускают, проинст руктировав напоследок, чтобы не дай бог не разболтал секрет!

Да, шутить в ВДВ любят. Бывают раз ные шутки. Одни — беззлобные, когда, на пример, после отбоя прибивают твои сапо ги к полу, а среди ночи орут над ухом: «подъем, боевая тревога!» И вся рота уже построена и прется оттого, что ты никак не поймешь спросонок: почему тебя не слуша ются сапоги? Бывают шутки просто глу пые: насыпают тебе, к примеру, под про стыню свежих хлебных крошек, и в первые несколько часов сна ты их не чувствуешь, а затем под действием тепла человеческого тела крошки превращаются в сухари и жа лят тебя похлеще клопов. А бывают шутки нравоучительные. Служил с нами один прибалт, из спортсменов парашютистов, с высоты своих пятисот с гаком прыжков надменно поглядывавший даже на офице ров инструкторов. На первом прыжке с АН 2 выпускающий прапорщик легонько так придержал этого спортсмена за ранец парашюта в тот момент, когда тот отталки вался. Весь полк потом ржал, когда прапор рассказывал, что даже в салоне самолета было слышно, как спортсмен мордой счи тает заклепки на борту «кукурузника»…

Впрочем, вернемся… После описанных мной выше злоключений Пини нас отвели в столовую, где Сашке отчасти компенси ровали моральный ущерб: его габариты пре дусматривали по армейским нормативам двойной паек. Забегая вперед скажу, что ра дость Пини была недолгой: когда мы при нимали пищу уже вместе со старослужа щими, имевшими право первого доступа к бачку с кашей, двойной паек Пинского превращался в обычный… Спасали Пиню посылки из дома, с завидной регулярностью доставлявшиеся чуть ли не с первых дней нашей службы. Спасали, конечно, относи тельно — эти посылки доставляли неизмен ную радость старослужащим, а Пинскому оставалась едва ли половина. При этом дем беля подходили к Сашке, покровительст венно хлопали его по плечу и говорили: «Ты своим домой почаще пиши, пусть побольше присылают!» Пинский вздыхал и садился писать очередное душещипательное письмо в стиле «Вышли сала, здравствуй, мама!»

Вообще, первый месяц службы за помнился мне (как и всякому, наверное) по двум невыполнимым желаниям: есть и спать. Чувство голода и недосып неотвяз, но преследуют молодого солдата всегда и везде. Я научился дремать даже во время марш бросков и кроссов уже на второй не деле службы…

После ужина нас строем повели в-ка зарму, то бишь, в расположение роты, в которой нам предстояло служить ещё 730 дней. Распределив пополнение по от делениям, ротный отдал распоряжения и убыл. Близился отбой, нам показали наши койки, тумбочки и табуретки, объяснили, как складывать обмундирование.

Подошедший ко мне «дед» с сержански ми лычками вдруг неожиданно зло сказал:

— Запомни, дух бестелесный, армия те бе — мать, а дедушка — отец родной! И у те бя теперь одна радость: тебя е…ут, а ты крепчаешь! 

— Меня вообще то никто не е…ал, и не будет, — спокойно ответил я.

Мы стояли, пристально глядя друг дру гу в глаза, как боксеры перед схваткой, и тогда я понял, что здесь придется еже дневно доказывать свое право на уважение и достоинство. Наша стычка привлекла внимание других старослужащих, сразу нас окруживших. 

— Слышь, дух, ты в соплях ходил, когда я уже в стропах висел! — не унимался сер жант. 

— Да и я в стропах висел, — спокойно продолжал отвечать я (до армии я прыгал с парашютом в ДОСААФ).

— Бл…! Да ты выежистый, дух! Ты у ме ня кровью харкать будешь! Ты у меня на первом марш броске сдохнешь!

— Посмотрим… 

Меня явно провоцировали, проверяли «на прочность», и таких проверок было ещё множество, но об этом чуть позже…

Мне досталась одна с Пиней койка, только его (может, смеха ради — ноги то ещё на полметра от спинки торчат) распре делили на верхний ярус.

…Наутро я искренне поблагодарил Гос пода за то, что он создал меня физически крепким парнем. Поскольку после крика дежурного «рота подъем!» на меня, полу сонного, обрушилось с верхнего яруса тело ничего не соображающего Пинского. Так начался мой второй день в ВДВ. А дальше, наверное, как у всех: мудреная наука под шивания подворотничка, заправления кой-ки, да так, чтобы край одеяла был с «канти ком». Кантик набивался при помощи табу ретки, поставленной на одеяло ножками вверх и пряжки ремня. Зацепивший меня сержант, который оказался командиром моего отделения, не замедлил начать вы полнять свои обещания. Подшитый подво ротничок всякий раз отрывался: то край вы ступал на миллиметр больше, то стежок шва был неровным. Моя постель после очеред ной заправки и набивки кантика неизменно летела на пол…

Но важнее, чем подшиваться и заправ лять койку, было научиться правильно на матывать портянки: малейшее отклонение «от стандарта» — и на марш броске ноги стираются в кровь… Со всех этих премудро стей и начинается комплекс, который в ар мии с некоторым пафосом называется КМБ — курс молодого бойца. Плюс множе ство дисциплин, которые в него входят: физподготовка, тактическая и строевая, ВДП — воздушно десантная подготовка, стрельбы, рукопашный бой и так далее. Но в ВДВ важнее другое, и этому самому важному учат тебя с первых дней службы — взаимовыручке. Учат сурово, зато, что это такое, запоминаешь на всю жизнь.

Мне легко было выдерживать ежеднев ные физические нагрузки, в том числе се микилометровые марш броски в полной выкладке. А это ещё килограммов двадцать дополнительного веса на себе: автомат, рюкзак десантника, саперная лопатка и прочие «прелести». А Пиня, спортом ни когда не занимавшийся, на первом марш броске «сдох» уже через километр. «Кто его друзья?» — только и спросил комвзвода. «Мы!» — сразу отозвались я и Голик. «Тогда тащите его на себе». И мы с Игорем, про клиная все на свете, тащили огромного Пинского со всем его снаряжением, и тас кали его до тех пор, пока он не начал справ ляться с нагрузками сам…

Или другой пример: кто-то один в отде лении не успевает уложиться в норматив по команде «отбой». И тогда все отделение вместе с бедолагой будет выполнять эту ко манду — до одури, до дрожи в мышцах, по-ка этот один в норматив не уложится.

Не дай Бог тебе получить посылку из дома и не поделиться, слопать её втихаря са мому! Тогда все твое отделение будет от боя до подъема ночевать в позе «сушилки». Это когда руками обхватываешь одну пере кладину койки, а ногами упираешься в дру гую. И висишь так над кроватью до крова вых кругов в глазах.

Вот так воспитывается солдатская взаи мовыручка. Кто-то скажет — жестоко, мол, бесчеловечно. Да, жестоко. Но другого спо соба сделать прививку этого чувства за столь короткий срок я просто не знаю. И многих ребят эта прививка впоследствии спасала в боевых условиях.

Впрочем, это уже поэзия, а проза за ключалась в том, что уже к концу первой не дели службы пацаны выли, проклиная «продуваемые всеми ветрами войска», вы нашивая планы о том, как бы поскорее от сюда свалить. «Меня заберут в спортроту, меня заберут в спортроту», — бубнил как за клинание Голиков после очередного марш броска. «Меня комиссуют, я заболею, меня родители заберут», — хныкал Пинский. А я молчал — мне то деваться некуда было…

…Однажды в роте меня подозвал зам комвзвода: 

— Скрипник, я тут твое личное дело смотрел, ты, оказывается, на гражданке прыгал уже?

— Так точно, прыгал, — отвечаю.

А я действительно ещё до армии про шел подготовку в школе парашютного спорта ДОСААФ — были такие организа ции во всех городах Союза в ту пору.

— И удостоверение есть? — продолжает комвзвода. 

— Так точно.

— А на мастера спорта есть удостовере ние? 

— Так точно.

— А почему значки не носишь? Тебе положено. 

И сам мне мелком на груди две точки поставил — чтоб строго по уставу — в том месте, куда я должен был нацепить значки. Замок наш был мужиком хорошим — сам мастер спорта по дзюдо и к «своим» отно сился по особому.

Ну, я и нацепил с гордостью маленькую латунную капельку парашютиста любителя и рядом — мастера спорта. Нацепил и вы шел в курилку, где рассуждали (как всегда) о женских достоинствах старики… Увидев духа со значками, они оторопели от такой наглости. Один, который больше всех на меня наскакивал и явно провоцировал на драку, своего добился. После того, как он, описав дугу, рухнул на пол курилки, я по нял, что теперь бить будут все. И точно: ог реб я тогда по полной… После отбоя я уже вынашивал планы: кого из стариков каким способом я буду убивать. Но на следующий день в мои планы вмешался случай — я так думаю, без вмешательства замкомвзвода тут не обошлось — мне предложили доказать свое право носить значки в спортзале, по мужски, один на один. Помню, вышел про тив меня здоровенный детина белорус. Сделал я из него тогда клоуна, и больше ни кто из стариков меня не трогал…

Надо сказать, ВДВ я полюбил сразу. Понял: это — мое, это — мужское. И был на хорошем счету у командиров. Уже через ме сяц после начала службы выполнял обязан ности командира отделения в его отсутствие и, к тому же, стал помощником инструкто ра по ВДП, укладывал купола без проверя ющего. 

Первый прыжок в армии я запомнил навсегда. Он оказался совсем не таким, как прыжки на гражданке. Во первых, сам армейский парашют Д 6 отличается от «гражданских» куполов. Он необычайно надежен, но сложней в управлении. Во вторых, — сапоги (прыжковых ботинок солдатам не выдавали). Удар в сапогах о землю в момент приземления эквивален тен прыжку с двухметровой высоты. Кстати, сапоги десантника не случайно снабжены сбоку шнуровкой — чтобы надежно привя зывать их к ногам. Игорь Голиков при пер вом прыжке этим правилом пренебрег, и воздушным потоком ему сорвало сапог с одной ноги. Вся площадка приземления ржала, наблюдая, как он бегает по полю в поисках сапога. Ржала площадка в тот день ещё, на этот раз над Пиней, который, приземлившись, не сумел «погасить» купол, и ветер ещё минут десять таскал это слоно подобное туловище за его парашютом по всей площадке… В общем, каждому из нас первый прыжок запомнился по своему.

Как-то пошла служба у меня сразу. И командир роты написал рапорт о моем целевом переводе в сержантскую учебку. Целевой перевод — это когда ты заканчива ешь учебное подразделение по подготовке младших командиров и возвращаешься в родную часть уже сержантом специалис том. Тогда основной состав младших ко мандиров готовил, в основном, прославлен ный Гайжюнайский учебный центр. Тот са мый, где снимали знаменитый фильм «В зоне особого внимания». Кто из мальчи шек после него не бредил десантной роман тикой?! В общем, ждал я присяги и перево да, а присяга затягивалась. Дело в том, что в ВДВ уже с середины семидесятых стояла острая проблема по укомплектованию час тей пополнением, полностью пригодным по здоровью и психике. Вот и у нас ждали, пока заполнятся батальоны, роты и взводы «согласно штатного расписания».

А за пару дней до присяги меня вызвали в штаб, где представили незнакомому офи церу в десантной форме. «Ну, думаю, вот и моя сержантская учебка!»

Мы действительно отправились с ним в учебную часть. Но не в литовский Гайжю най, а под российский городок Солнечно горск, и не в десантную учебку. То была учебная часть спецназа ГРУ, но это уже дру гая история…

Может, кому то странным покажутся эти воспоминания о сорока днях моей службы в ВДВ. Но — кто знает — как бы сложилась моя жизнь дальше, если бы тог да, осенью 1977 года, не приметили меня на кишиневском призывном пункте старший лейтенант и прапорщик из Свирской диви зии? Кто знает, отдал бы я армии и ГРУ пол жизни, если бы не те сорок дней в ВДВ?

И потому, как всегда, 2 августа, в День Воздушно десантных войск, я подниму ста кан за тех, кто в стропах. Помяну Игоря Го ликова, которого уже нет в живых, и мыс ленно — через океан — чокнусь стаканом с Сашей Пинским, который живет в Амери ке. И также мысленно — с тысячами насто ящих мужчин, служивших Отечеству в голу бых беретах. За тех, кто в стропах! Никто, кроме нас, мужики!