Доброволец

…Продвигаясь к району боевых действий, наш маленький отрядик из России все разрастался и разрастался, соединяясь с новыми группами. Благо, что почти все говорили по-русски.

Оружие выдали вскоре по прибытию. Точнее, почти сразу после пересечения границы. На видавшем виды грузовичке подъехал молодцеватый майор в форме ЮНА. На русском он говорил почти как мы. Звали прибывшего офицера Златан Вуйович. Как выяснилось, наш добровольческий отряд должен будет влиться в подразделение, которым командовал этот майор. То есть добавиться к «чете» — к роте по-русски. Вуйович поблагодарил нас за желание помочь сербскому народу. Вспомнил русских добровольцев и русскую армию, в 19-м веке спасавшую сербов от гнета турок. Потом началась раздача оружия. В основном, в грузовике были привезены АКМ, несколько американских винтовок М16, два пулемета — немецких, ещё со Второй мировой войны, да с пяток гранатометов типа однозарядной «Мухи».

— Вот, Златан, познакомься! — сказал мой товарищ, русский доброволец Семен. — Это Алексей! Он врач. Надо бы его медицинскими инструментами и медикаментами обеспечить.

— Хорошо, что-нибудь подыщем, — кивнул командир. — Очень рад вас видеть в наших рядах! — добавил он, протягивая руку. — Медики нам нужны.

Вот с этого момента началась моя служба в сербской армии.

Будь я не медиком, вполне вероятно, что пришлось бы повидать побольше. Но первая стычка с усташами, то есть с хорватами, произошла буквально через день после получения нашим отрядом оружия.

Одетые в черное, хорватские гвардейцы появились на нескольких открытых джипах, стреляя из автоматов и установленных на турелях пулеметов. Похоже, они собирались налететь на сербскую деревушку, через которую только что проследовала наша маленькая колонна. Мы не ожидали нападения. Наши добровольцы ехали на пяти грузовиках и трех легковушках. Я не успел ни испугаться, ни даже толком понять, что происходит, когда Семен вдруг резко остановил машину и закричал:

— Духи! Усташи гребаные! Все из машины! — и первым, схватив автомат, распахнул дверцу и выскочил из машины. Я почти автоматически последовал за ним и застыл, озираясь.

Из грузовиков выскакивали наши бойцы в пятнистой форме, что-то кричали, стреляли из автоматов. Пальба разгоралась с каждой секундой.

— Ложись, дурной! Убьют! — это Семен, рванув меня за руку, заставил опомниться и укрыться за колесом машины. Почти вслед за этим пулеметная очередь прошила «Фиат». Посыпались стекла.

Честно признаюсь, что когда до меня дошло, что я мог погибнуть, то холодный пот выступил на лбу, а в горле пересохло. Я даже не вспомнил, что по врагу можно ещё и стрелять, а не только прятаться от пуль. Хорватский отряд, получив достойный отпор, предпочел ретироваться. Джипы развернулись и принялись уходить, кроме одного — его экипаж полег весь до единого. У нас же, по счастью, убитых не оказалось. Семь раненых, причем двое достаточно серьезно — один в правое легкое, другому раздробило колено. Меня замутило, но, стараясь не подавать виду, я оказывал помощь: делал инъекции, шил раны, накладывал шины.

Как бы то ни было, а помощь раненым я оказал достаточно квалифицированно, хотя на сутки после этого у меня пропал аппетит и испортился сон, а в глазах стояли сведенные гримасой боли лица раненых. На мертвых хорватов я смотреть не пошел, в отличие от большинства бойцов, пожелавших увидеть тела первых убитых врагов. На передовой мне быть почти не пришлось. Я и ещё несколько докторов-сербов занимались врачеванием ран в организованном в здании старой двухэтажной школы лазарете. В этом городке имелась и обычная больничка, но она крепко пострадала от артобстрела, поэтому в нашем импровизированном лазарете лечилось немало и гражданских лиц. Особенно тяжко я переносил, когда привозили раненых детей.

Свой последний день на этой войне я запомнил отчетливо. Проснувшись около восьми утра, я отправился на утренний обход. Я распорядился, чтобы медсестра принесла инструменты. Кажется, её звали Рада. Та вышла. Через минуту вдруг близко-близко рвануло. Раскатилась трескучая дробь автоматов.

— Усташи!!! — запыхавшаяся медсестра влетела в палату, держа пустой лоток для инструментов.

Следом ворвался здоровенный, небритый хорватский гвардеец с АКМ на изготовку. Он прикладом ударил девушку между лопаток. Та, вскрикнув, упала.

— Стойте! — заговорил я сбивчиво, от страха и волнения у меня во рту пересохло, и язык еле ворочался. — Это госпиталь! Здесь раненые и больные! — потом попытался то же самое повторить по-английски.

Гвардеец злобно ощерился и ударил прикладом автомата меня по лицу. Инстинктивно отшатнувшись, я получил значительно меньше, чем предназначалось. Кровь все же заструилась из разбитого носа, и я осел на пол. Усташ передернул затвор автомата, выругался, а затем принялся палить по койкам с ранеными сербами. Люди закричали. И тут как будто что-то вспыхнуло внутри меня. Схватив медицинский лоток, выроненный Радой, я вдруг резко поднялся и нанес короткий рубящий удар. Лоток врезался в толстую шею не ожидавшего подобной прыти от эскулапа усташа. Он хэкнул, выронил автомат и завалился на прикроватную тумбочку. Я подобрал его автомат. Следующий усташ, ворвавшийся в палату, нарвался на автоматную очередь. Перепрыгнув через его тело, я выскочил в коридор. Там никого не было, но несколько человек поднимались по лестнице. Я, почти не целясь, нажал на спусковой крючок, кого-то из усташей зацепило, он заорал благим матом. Гвардейцы, решив не искушать судьбу, выскочили на улицу. Разгоряченный, я подскочил к окну и послал им вдогонку длинную очередь.

Потом что-то обрушилось мне на голову, и я потерял сознание. Как я узнал впоследствии, сербы успели вовремя, отогнав хорватские подразделения. Мне удалось отделаться лишь приличной контузией, да маленьким осколком зацепило правое колено. В общем — отвоевался доктор! Меня переправили в Россию… Так вот закончилась моя военная эпопея. Ни с кем из своих соратников я больше не встречался. Живы ли? Слишком много с тех пор воды утекло. Но я никогда не пожалею, что воевал вместе с сербами. Воевал не только за Сербию, но и за Россию.