Молчание командиров

Говорят, что более-менее значимые литературные произведения появляются через 10–20 лет после окончания войны. Это время необходимо для осмысления. Что происходило с нами ТАМ?

После Афгана прошло уже почти двадцать лет. Временные рамки соблюдены. И, безусловно, произведения достойные именоваться новой окопной прозой, уже создаются. Но дело в том, что это именно «окопная» проза — проза солдат и младших офицеров. Найти воспоминания старшего офицерского состава практически невозможно. Редкие материалы стали проскальзывать только сейчас, да и то в небольшом количестве. В чем же причина?

Своим мнением делится Артём Шейнин.

 

Я про офицеров, тем боле старших, понимаю меньше, чем про солдат, но есть у меня одно своё объяснение.

Полагаю, что многие из них не готовы писать ещё и потому, что это предполагает некоторый уровень откровенности, рефлексии и неизбежной самокритики.

А чем выше уровень командира, офицера, тем «чувствительнее» его ошибки и их последствия. Тем труднее даже с годами признать их и тем более признать вслух.

Солдатам было по 18–20 лет, мальчишки по сути, да и отвечал каждый сам за себя, ну или максимум за свое отделение — человек семь-восемь. «Замками» были уже лейтенанты. Поэтому наши ошибки и их последствия легче. И признать нам это проще. И слабости наши простительнее.

Но и то ведь двадцать лет порой нужно, чтобы о них открыто сказать. Хотя бы о том, что били, допустим, тебя по молодости, или о том, что в госпитале лишнюю неделю «пробалдел», потому что не сразу волю в себе нашёл вернуться. Хотя, казалось бы, хрен ли страшного признаться сорокалетнему мужику в слабостях себя восемнадцатилетнего? Да и кто от ошибок и слабостей моих страдал-то кроме меня самого? Ну, все те же десяток-полтора моих молодых, которые потом сами стали дедами и всё поняли и простили.

Так и то ведь удивляются некоторые даже этой откровенности…

А теперь представим, что тебе было не восемнадцать, а сорок. И был ты полковником, и зависели от тебя несколько сот, а то и тысяч человек. И ошибки твои и слабости на десятках, а то и сотнях людей отражались. Кто-то жизнью за них платил, кто-то здоровьем, кто-то душой. Я сейчас не только и не столько про боевое управление говорю, сколько вообще про жизнь — война ведь только её часть…

Я это к тому, что для старшего офицера, чтобы начать писать, придется сделать больше усилий над собой. Степень откровенности нужна большая, готовность к рефлексии. Или нужно сознательно идти на то, что ты только половину, только часть СВОЕЙ ПРАВДЫ описываешь.

Но ведь чем выше ты был, тем больше тех, кто и другую сторону знает. Тех, кто в горах в рацию орал в отчаянии: «Куда вы, б…, нас запёрли и на какой?!» А может не в рацию, но вслух. А может, и не вслух даже, а про себя думал, понимая, что не всегда «отец-командир» по уму действует. Ну, кто безгрешен то, кто не ошибается?

Но многие ли готовы к тому, чтобы САМИМ в этих ошибках признаться? Ведь это же заслуженные люди, со статусом.

Или другой вариант: готов ли человек к тому, что, прочитав его рассказы, многие скажут: «Ну конечно, его почитать, так он герой и почти ангел. А вот я помню, как он….» Из песни слов не выкинешь — когда нас летом 84-го в бригаду привезли, то вместо приветствия мы узнали, что по числу сломанных челюстей бригада стойко удерживает в контингенте первое место. Может, это и «бравада» была, про первое место, но то, что в главных претендентах ходили — точно. Не знали этого старшие офицеры? Да знали, конечно. Всё ли офицеры делали для того, чтобы это исправить? Мягко говоря, не уверен. И про то, что бригаду «отдельной, гвардейской, пятидесятишестилитровой» называли, наверняка, знали. И что некоторые офицеры в ППД просто не просыхали, причём не только от браги и водки.

Умаляет ли это достоинства командира, как офицера и человека сейчас? Нет, по-моему. Легко ли им сейчас, а главное стоит ли, про всё это писать? Не знаю, не уверен. Ведь если обо всех этих «других» сторонах начнёт писать старший офицер, комбриг, то звучать и восприниматься это будет совсем по-другому, чем когда вспоминает это солдат или даже лейтеха какой сопливый. Мы в значительно меньшей степени повязаны неким негласным корпоративным кодексом — я же на всё это со стороны смотрел и никак от меня это не зависело. А им, «большим», приходится думать о том, что их слова, их правда куда больший вес и звучание имеют и о возможном вреде от их слов им в сто раз больше задумываться приходится.

Так что мне кажется, что помимо «организационно-технических» тут ещё и психологические проблемы имеются.

Начнёт старший офицер чистую фактуру выписывать — операции, замыслы, осуществление, номера частей, взаимодействие с «союзниками» и т. п. Бесценный материал. Но обязательно найдётся кто то, кто вставит: «а что ж вы, товарищ генерал, умолчали о том-то и о том то, что ж вещи своими именами не называете?» Надо это генералу? Не уверен.