Особенности афганской разведки (отрывок из книги «Страна Лимония»)

Знакомство с городком советских специалистов под Джелалабадом, где Герману предстояло жить и работать в течение семи месяцев, прошло не совсем гладко.
Герман обошёл весь городок и вышел к афганскому КПП у входа в Самархель. На КПП никого не было. Шлагбаум был закрыт, свежеокрашенная зелёная будка с фанерным государственным гербом скрывалась в тени раскидистого платана. Неподалёку горел очаг из камней, на котором грелся закопчённый латунный чайник.

Герман подошёл к будке сзади, осторожно перешагивая через окаменевшие пирамидки человеческих экскрементов. Он уже было собирался полюбопытствовать, как там обустроен быт афганского часового, как этот самый часовой вдруг со страшным шумом вылетел из темноты дощатой коморки и, выкатив глаза, что есть мочи заорал: «Дреш!». Герман, вздрогнув всем телом, встал как вкопанный. «Дреш!» – второй раз дурным голосом закричал часовой, направив прямо в живот «каскадёру» ствол автомата. Превозмогая страх, испуганный молодой человек изобразил на своём заросшем лице некое подобие улыбки. Часовой, оставшийся довольным реакцией, звонко щёлкнул каблуками, взял автомат «на караул» и сделал равнение на Германа. Из-под новой фашистской каски на всё ещё робеющего юношу глядели хитрющие глаза афганца, скалящего в широченной улыбке восхитительно белые зубы.
«Чёрт бы тебя подрал, скотина! Чтоб ты от кариеса сдох!» – кипел от негодования Герман, но вслух смог лишь промолвить: «М…дак ты, братец!»
Афганец тут же вытащил ручку и записную книжку.
– М…-дак, – по слогам произнёс часовой, записывая новое русское слово, – ин чи аст? (это что такое?)
– Не понял.
– Чито эта такая – «М…-дак»?
– А-а-а, это… это – молодец, – нашёл подходящий синоним Герман.
– Не-е-е, дуст (друг), – укоризненно покачал головой афганец, – ма-ля-детц – эта пи…-дюк!
Герман понял, что этот парень уже брал уроки русского языка.
– М…дак – это главный молодец, а пиз..к – поменьше, – пояснил оттаявший молодой человек.
Часовой снова взялся за ручку: «М…-дак – бозорге (большой) малядетц, пи…дюк – кучеке (маленький) малядетц».
– Гульмамад, – протянул руку афганец, заканчивая урок сравнительной филологии.
– Герман.
– Гирь-манн, – повторил афганец, – ма, фекр микунам, шума яхуди хасти (я так понимаю, вы еврей).
– Не понял.
– Яхуди… как так па руси… Фалястин, панимаш? Исраэл, панимаш? Исраэл – душман. В Исраэл живьёт яхуди.
– Евреи?
– А, а, саист – Эврэй. Шума эврей хасти? (ты еврей?)
– Сам ты еврей, – уловив единственное знакомое слово, возмутился Герман, – ты лучше на свою каску посмотри, – и он постучал по знакомой из кинофильмов немецкой каске со спиленными рожками. – В таких только фашисты ходят.
– А-а-а! Бали, саист, дуст! (да друг) Кулохе фашисти (фашистская шляпа), – обрадовался понятливости собеседника часовой. Он тут же вернулся в будку и вышел в новой советской каске, держа в руках атрибут Второй мировой войны. – Эта-а на-ши ста-рий каск, – пропел он нараспев.
– Понял-понял. Ваша старая каска.
– Караол Дауд!
– Понял. При короле Дауде носили.
– Оффарин! (Молодец!) – в восхищении нараспев пропел Гульмамад, – на-ста-я-счи дуст!
– Сам ты дуст. Я советский!
– Дуст-е шурави! (Советский друг!) Дуст, панимай, – ду-руг! – корчился от лингвистического напряжения афганец. – Твая настаящни м…дак! – разродился он первой правильно составленной фразой.
Герман скромно принял от афганца комплимент и посчитал, что на сегодня общение с населением надо ограничить. Он тепло попрощался с часовым и, переполненный впечатлениями, вернулся в палатку.
Герман не был мстительным человеком, но за испуг и растерянность, которые он испытал в первые секунды знакомства с афганцем, хотел бы поквитаться. Однажды молодой человек, бесцельно слоняясь по территории базы, наткнулся на старое пустое ведро. План мести созрел мгновенно. Схватив железную посудину, он кинул в неё с десяток камней, потряс и, убедившись в его шумовых возможностях, побежал в сторону афганского КПП. Перейдя на шаг и крадучись приблизившись с тыльной стороны к зелёной будке, он с удовлетворением отметил, что его давешнего обидчика-афганца нет. Зато контрольный пункт обзавёлся новой мебелью: рядом с будкой стояла солдатская панцирная кровать с тюфяком и подушкой.
«Хорошо же он устроился, защитничек хренов, – злорадно подумал Герман. – Схоронился, поди, собачья душа, и поджидает очередную жертву. Сейчас ты у меня ответишь за свои шуточки», – с этой мыслью Герман раскрутил ведро, после чего со всей силы метнул в зелёный домик. Казалось, грохот сотряс пол-Самархеля. Из будки, обгоняя собственную тень, вылетел афганец, пересёк дорогу и скрылся в кустах на противоположной стороне. Нежданный гость, сложившись пополам, зашёлся отчаянным смехом. Немного придя в себя, Герман забрал из будки автомат и немецкую каску. Вскоре из кустов показалась всклокоченная голова Гульмамада.
– Эй, дуст! Иди сюда! – позвал его налётчик.
Пришедший в себя афганец сначала оскалился в улыбке, но, тут же поменяв её на обиженное выражение, вышел на дорогу.
– Не бойся, дуст! – ласково поманил его Герман.
Гульмамад, часто шмыгая, пошёл навстречу.
– Дреш! – что есть мочи заорал Герман, срывая с плеча автомат.
Афганец в ужасе взметнул руки вверх и попятился. Шутник снова загнулся в приступе отчаянного смеха. Наконец, он успокоился, снял автомат и, удерживая его за ствол, протянул охраннику. Гульмамад недоверчиво взял оружие, перекинул через плечо и потянулся за каской.
– Не-е-е, дружок, это бакшиш, трофей, понимаешь, тро-фей, – заартачился русский.
Препирательство было недолгим. Герман вернул каску, получив взамен замызганный журнал «Плейбой». Наконец, афгано-советская дружба была восстановлена. Союзники, листая мужской журнал, пили чай с орешками, сушёными ягодами тутовника, изюмом и пакистанскими леденцами. Вскоре Гульмамад окончательно проникся доверием к своему «старшему брату».
Друзья сидели на тюфяке солдатской кровати, болтали от удовольствия ногами и без умолку трепались, постигая премудрости двух древних языков. Герман узнал, что Гульмамад живёт совсем недалеко, что у него есть два брата, которые служат у мятежников. Вечерами братья собираются за ужином и делятся последними новостями. У братьев нет никаких идеологических проблем. Просто их отец посчитал, что лучше «не класть все яйца в одну корзину», поэтому направил старшего в армию, а двух младших погодков – к мятежникам. Гульмамад хочет после службы поехать в Советский Союз и поступить в военную академию. Если всё будет хорошо, в Союз на учёбу поедут и два его младших брата. Один хочет стать агрономом, а второй – ветеринаром. Недавно в их волость из Вазиристана пришла новая банда. «Гости» готовятся в конце весны выступить против народной власти. Мятежники из местных уговаривают их не делать глупостей и вернуться в Пакистан. Но ребятам из Вазиристана обещают большие деньги, поэтому они упираются. На следующей неделе к ним поступит большая партия оружия и боеприпасов.
Герман, взмокший от лингвистических упражнений, просто диву давался, получая из первых рук самую что ни на есть разведывательную информацию. И всё это так, походя, за шутками и прибаутками, за взрывами смеха и очередной пиалой зелёного чая. Гульмамад тоже изрядно утомился и, чтобы сократить урок русского языка, предложил встретиться завтра, чтобы обсудить детальный план ликвидации банды пришельцев.

***

Поездка в ХАД не заняла много времени. «Батон» с крестом (санитарка-микроавтобус УАЗ), постоянно сигналя, объезжал многочисленных велосипедистов, шныряющих тут и там по случаю хорошей погоды. Действительно, прогретый ослепительно ярким солнцем воздух разносил ароматы пробуждающейся зелени. Миновав заградотряд босоногих малолеток, назойливо требующих «бакшишей», каскадовцы вошли во двор регионального центра национальной безопасности. Юрка Селиванов бодро шёл впереди. У входа в здание стояла очередь афганцев в самых причудливых одеждах, с котомками и без, в чалмах и тюбетейках. Некоторые были с костылями, отдельные были убелены сединами, но встречались и совсем юные.
– Юрка, они что, к врачу в очередь стоят? – с интересом спросил Герман, рассматривая толпу.
– Не-а. Это агенты. Пришли на встречу с оперработниками.
Герман от неожиданности даже остановился.
– Послушай, но это же нарушение элементарных правил конспирации, – воскликнул поражённый молодой человек.
– Привыкай, голубчик. Ты не в Союзе. Здесь страна Лимония. У них всё с точностью до наоборот.
– Страна Лимония… – ошарашено повторил Герман.
Действительно, дверь отворилась, из неё выскочил вооружённый афганец в униформе и, подхватив под руки седобородого старца, поволок его в глубь помещения ХАДа. Не успела дверь захлопнуться, как из недр контрразведки вышел однорукий молодой человек, ловко пересчитывая пальцами оставшейся конечности пачку сиреневых купюр.
«Каскадёры» вошли в здание. По главной лестнице деловито сновали работники в военной форме. Стучали три или четыре печатные машинки. Из одного кабинета вышел явно русский мужик с чайником, налил кипятка и неторопливо вернулся на место, громко хлопнув дверью. Тут раздался душераздирающий крик. На голос страдальца никто не обратил ни малейшего внимания. Так же бегали люди, ещё более напористо стучали машинки. Крики не смолкали.
– Юрочка, это кто? – дёргая за рукав своего друга, полушёпотом спросил Герман.
– Телефон.
– Какой телефон! Это же человек кричит.
– Да, – согласился Юрка, – человек. А кричит, потому что его посадили на телефон.
Герман, стыдясь собственной непонятливости, снова дёрнул за рукав Селиванова.
– Гера, да отстань, – недовольно отреагировал товарищ, – идёт допрос. Наши афганские коллеги подсоединили к подследственному динамо-машину и проводят уголовно-процессуальные действия. Называется – включить «телефон».
Словно в подтверждении его слов жертва уголовно-процессуальных действий снова завыла. У Германа пошёл мороз по коже. Он не стал больше ничего спрашивать. Да и что можно было услышать в ответ: «Страна Лимония!». Вдруг совсем рядом на пол рухнул человек. Это был тот старик, что стоял в агентурной очереди первым. Он обхватил руками ноги какого-то чиновника, потом начал совать ему бумагу, размазывая слёзы по сморщенному лицу.
– Юра, может, ему помочь? – опять не выдержал Герман.
– Слушай, Айболит! Ты заткнёшься или нет, – вскипел Селиванов, подхватив товарища за грудки и оттесняя его в нишу под лестницей, – этот агент просит ему заплатить за предоставленную информацию.
– Но он же говорит что-то про своих детей!
– Какие дети! – всё более свирепел ветеран «Каскада», – все его дети давно в банде, а ему, старому козлу, работать не хочется, вот он и припёрся «пайсу» на халяву получать.
Благообразный старик недолго валялся в ногах у военного. Сердце чиновника национальной безопасности дрогнуло, он взял из его рук бумагу, быстро её прочёл, что-то приписал, вытащил из кармана коробочку со штемпелем и протянул её белобородому. Старик ловко макнул свой палец и приложил его к листу. Служивый тут же отсчитал несколько купюр, которые чуть ли не выхватил старый вымогатель. Постоянно кланяясь в пояс, агент попятился к выходу, задом открыл дверь и с юношеской проворностью выскочил в неё.
– Да-а-а! – не сдержался Герман. – Страна Лимония!
Сверху спускался конвой с арестованным. Последний был необычайно весел и постоянно что-то говорил двум сопровождающим солдатам. В дружеской беседе они прошли до решетчатой двери. Лязгнул замок, все трое расхохотались. Так они веселились, пока за подследственным не закрылась дверь.
– Ну что, видишь, – поорал немного на «телефоне», а теперь зубы от радости скалит, – назидательно сказал Юрка. И добавил: – Ты свою жалость для детишек побереги.
– Угу, – коротко откликнулся Герман.
Германа стало забавлять это странное заведение местной контрразведки. Недолго пообщавшись с коллегами, «каскадёры» поспешили обратно. На улице очередь агентов значительно уменьшилась. Двое у входа затеяли потасовку, оспаривая первенство в доступе к оперработникам. Селиванов грозно цыкнул на дерущихся, которые тут же уселись на корточки и с неприязнью проводили взглядами удалявшихся русских.
Посетив центр разведки и контрразведки, молодые люди поехали на базар. Вскоре они уже шли по торговым рядам. Первую остановку сделали у дукана с радиоаппаратурой. Герман был в шоке. Глиняная витрина была заставлена новейшей японской техникой. В углу, напротив керосинового каталитического обогревателя, восседал хозяин в добротном халате и белоснежной чалме.
– Валигуль, Салом Алейкум! Новые товары есть? – начал Селиванов.
Валигуль, словно проснувшись, гостеприимно развёл руки:
– Сало-о-м Алейкум, инжанейр-саиб! (господин инженер), Четурасти, джурасти, бахейрасти…
– Дурасти, шиздюрасти, мандюрасти, – подхватил пышное восточное приветствие Юрка, – товар, спрашиваю, есть?
– Аст, аст (есть, есть), инжанейр-саиб!
– Ладно, Валигуль, пускай мои товарищи на товар посмотрят, а ты бы рассказал, как там в Джанбазхейле дела? Вчера, говорят, бомбили кого-то. Может, слыхал чего?
Дуканщик покинул насиженное место и приблизился к «инженеру»:
– Бисьйо-о-ор хуб аст (очень хорошо)! Як ДеШеКа-мешека хароб шод (один ДШК повреждён), сиздах нафар морде аст (тринадцать человек погибли)…
– Американские мушаверы (советники) – марг или зендеги (убиты или живы)? – переходя на оперативный сленг, спросил Селиванов.
– Пакистан рафта (ушли в Пакистан)!
– Ну ладно, Валигуль, спасибо и до свиданья, бомоно худо! – попрощался несостоявшийся покупатель.
– Худо хофез! – ответил дуканщик, забираясь в свой тёплый угол.
Герману не терпелось узнать, зачем Юрка спрашивал какого-то дуканщика о результатах вчерашней операции, но он, опережая вопрос, бросил:
– Валигуль – известный агент ХАДа.
– Что значит «известный»? – не понял Герман. – Он же агент!
– Все знают, что Валигуль агент. Он работает на нас, на «духов», на «паков» (пакистанцев), на американцев и даже на французов.
– Ни хрена себе, агент! – подивился Герман. – Как его только не убьют?
– А за что его убивать? Он всем пользу приносит. Вот видишь, зато сегодня будет что в вечернюю сводку вставить.
– Да-а-а! Ну и дела! – продолжал поражаться молодой оперработник.