Истина не может быть «великой»

Расскажите, пожалуйста, нашим читателям о Вашей семье, родителях.
Что ж, у меня есть два младших брата и сестра, в общем, я самый старший из четверых детей в нашей семье. Один из братьев после своего увольнения из авиации стал работать агентом по продаже недвижимости, а второй сейчас находится на заслуженном отдыхе: раньше он был шерифом в одном из провинциальных городков. Сестра работает в социальной сфере, на данный момент она занимается программами реабилитации для наркозависимых в штате Луизиана. Братья живут в Иллинойсе. Что касается родителей, то отец, прежде чем выйти на пенсию, сделал неплохую карьеру в одной небольшой нефтяной компании, а его трудовой путь начался с работы в доках. Мама – портниха по профессии – занималась, в основном, домашним хозяйством. Вообще она была хозяйкой от Бога.

Что стало основным фактором, повлиявшим на Ваше решение стать медиком? Что Ваши родители думали по этому поводу?
Откровенно говоря, медицина меня привлекала с самого детства. Разумеется, не обошлось и без грёз о полицейском значке, но, в итоге, я всё же предпочёл форме белый халат. В то время учёба в медицинской школе была для моих стариков не по карману, так что для начала я был вынужден довольствоваться обучением на медбрата. Ну, а для того, чтобы сделать первые шаги на этом поприще, мне пришлось выдержать так называемый квалификационный экзамен. На самом деле, я планировал работать медбратом, чтобы как-то зарабатывать на жизнь во время учёбы сначала в колледже и затем в пресловутой медшколе. Вообще родители очень надеялись, что все мы четверо обязательно получим полноценное высшее образование.

Расскажите о Вашем образовании: где и как оно проходило? Была ли какая-то специфика в подготовке военного медперсонала?
Как я уже говорил, родителям было не по карману моё обучение в медицинской школе, поэтому я поступил на бюджетные медицинские курсы, где выбрал специализацию в области анестезиологии. Обучение на курсах заняло, в общей сложности, три года. По их окончании я, естественно, решил совершенствоваться в выбранном направлении и ещё через полтора года стал дипломированным анестезистом со специализацией в области общей хирургии, акушерства и разного рода медицинских процедур. А когда по воле судьбы поверх белого халата я примерил ещё и военную форму, то волей-неволей пришлось расширять свою квалификацию и стать ещё и «военно-полевым» анестезистом – это что-то наподобие травматической анестезиологии на гражданке. Если говорить о подготовке военных медиков, то никакой специфики там не было – всё то же самое, что и у гражданских специалистов.
В медицине невозможно знать всё. Здесь нет и не было пределов: твоя задача идти вперёд и никогда не останавливаться на достигнутом. Опыт работы в сфере военно-полевой анестезиологии мне очень пригодился впоследствии, когда я вернулся домой из Вьетнама.

Много ли было в США в 60-х гг. профильных ВУЗов, занимавшихся подготовкой военных медиков? Что было необходимо для того, чтобы стать соответствующим специалистом?
Я полагаю, что для любого человека, собирающегося стать специалистом в области военной медицины, принципиально важным является осознание им той огромной ответственности, которую он собирается взвалить на свои плечи. Вот в чём надо отдавать себе отчёт в самую первую очередь. Надо сказать, что большая часть среднего медперсонала – я имею в виду женщин – пришли служить исключительно на добровольной основе. Что касается ребят-медбратьев, то большая их часть попадала в армию по призыву, причём армия же и брала на себя ответственность за их дальнейшее профильное обучение. Огромное количество призывников было среди терапевтов и психологов. В целом, довольно большое количество так или иначе «причастных» рассматривало военную медицину как свое призвание.

Каков был социальный статус медиков, вернувшихся с войны? Обеспечивало ли государство их всем необходимым (хорошей работой, высокой зарплатой, реабилитацией – в случае, если в таковой была необходимость, и т.д.)?
Тот, кто отслужил в армии, обеспечивался государством всем тем, что было до его ухода в армию. Что уж говорить про тех, кто отвоевал. Таков был закон, насколько я знаю, и государство, в свою очередь, несло ответственность за его обеспечение. Создавались разнообразные ветеранские госпитали и клиники, во многих штатах ввели бесплатное образование для прошедших войну. Получившие тяжёлые ранения обеспечивались лечением в соответствующих ветеранских госпиталях, где также занимались и их реабилитацией. Что касается всякого рода расстройств психики – посттравматического синдрома, например, то многие «вьетнамцы» по сей день бьются за то, чтобы это было приравнено к ранению, полученному во время боевых действий. Если говорить о воздействии всякого рода химических веществ, скажем, дефолиантов, то перед пострадавшими стояла очень непростая задача: выбить у государства себе хоть какие-нибудь льготы было, подчас, делом попросту нереальным… Большая часть всех этих проблем была связана с банальной бюрократией, ведь прежде чем получить свидетельство о всех выпавших на твою долю испытаниях, нужно было пройти все круги чиновничьего ада. А чиновники отродясь быстро работать не умели.

Как Вы узнали о грядущей командировке во Вьетнам и каковы были Ваши чувства по этому поводу, что Вы думали о войне до отправки?
Ещё во время моего обучения на военмеда бытовал слушок, что Вьетнам светит каждому, кого распределили в тот или иной военный госпиталь. Само собой, я не особо-то слушал все эти разговоры, но, так или иначе, повестку во Вьетнам получил. Хорошо помню, что было это в пятницу, тринадцатого января. К тому моменту я занимался военной медициной уже около десяти месяцев, ну а до того я практически и не задумывался об этой войне, хотя слышал массу рассказов о ней от тех, кому посчастливилось оттуда вернуться. Страха как такового у меня не было, однако мне не давали покоя мысли о том, что будет с моими близкими здесь, пока я буду где-то за тридевять земель от дома. Меня также одолевали мысли о том, как я себя проявлю там, во Вьетнаме.

Что впечатлило Вас больше всего по прибытии во Вьетнам?
В памяти навсегда отпечатались запах, жара, показавшаяся невыносимой, и страшная влажность. Это было первое, с чем я столкнулся, едва сойдя с самолёта. Удивляло и поведение местных. Поражало также количество персонала.

В каких условиях приходилось жить в то время медикам?
Сначала нас поселили в деревянные сооружения, напоминавшие бараки, с койками, выстроенными в ряды. Мы жили там до момента распределения нас по подразделениям. Санитарные зоны были оборудованы сливными бачками и проточной водой, что немало меня удивило.

В госпиталях какого рода Вам приходилось работать? Работали ли Вы в системе медицинской эвакуации?
Изначально я был распределён в передвижной хирургический госпиталь. На самом-то деле речь о нашей мобильности даже и не заходила: ведь во Вьетнаме не было линии фронта как таковой. Наша задача заключалась в обеспечении медицинской помощью боевого подразделения, внутри которого мы и располагались. К концу своей командировки я работал уже в эвакуационном госпитале: он не был передвижным и представлял собой единицу значительно более крупную, чем маленькие полевые госпитали. Так или иначе, качество помощи не зависело от размеров госпиталя: к примеру, даже в самых небольших операционных были специалисты по челюстно-лицевой, глазной и нейрохирургии. Были и специалисты в области травматологии и ортопедии, а также бригады общих хирургов. Если говорить о санитарно-эвакуационной системе, то в ней мне так и не довелось работать. Когда мы проходили военную подготовку, нас готовили, в общем-то, к работе в военно-полевых условиях.

Что представляли собой американские полевые госпитали?
К примеру, полевой госпиталь в Сайгоне был стандартным зданием, в то время как другие представляли собой своего рода ангары с простенькими перегородками, отделявшими одну операционную от другой. Подобного рода конструкциями были оснащены самые разные подразделения. Стенки таких сооружений могли при необходимости раздвигаться, расширяя, таким образом, операционные помещения, оснащенные всем необходимым для текущей работы. Эти конструкции можно было собирать и помещать в относительно небольшие коробки на колёсах, которые, в свою очередь, с лёгкостью транспортировались на новое место. Всё, что касается электричества, подачи кислорода и т.п., зависело от работы генераторов. Подача воды – как горячей, так и холодной – тоже полностью зависела от их работы. Воистину – система не из простых…

Как была организована эвакуация раненых?
В абсолютном большинстве случаев эвакуацию раненых осуществляли на вертолётах. По всему Вьетнаму были разбросаны специальные медицинские вертолётные подразделения, в задачу которых входила исключительно транспортировка раненых. Разумеется, в случае необходимости эвакуацию мог осуществлять и осуществлял любой вертолёт, доставлявший раненых в ближайшее медицинское подразделение или в какой-либо госпиталь, находившийся поблизости.

Какого рода ранения были самыми распространенными?
Честно говоря, изначально я ожидал столкнуться с большим количеством пулевых ранений, однако, всё оказалось совсем по-другому. В основном приходилось иметь дело с множественными осколочными ранениями. По большому счёту, хуже ран нет, так как в этих случаях они могут покрывать значительную часть тела пострадавшего и требовать одновременного вмешательства самых разных хирургов-специалистов. Было также огромное количество травматических повреждений, в том числе переломы и всё такое… Самыми тяжёлыми были раны в область лица и шеи. Приходилось также сталкиваться и с ожогами самых разных типов.

Бытовали ли среди медиков какие-либо суеверия?
Думаю, что во время любых боевых действий всегда находилось место самым разным суевериям, предзнаменованиям и т.д. Помнится, среди военных бытовала поговорка – что-то вроде «Атеисты в лисьих норах не водятся»… А так, народ, в основном, молился Богу, случись попасть под обстрел.

Расскажите, пожалуйста, о самом значительном случае из Вашей практики.
Таких случаев очень, очень много. Незначительных ситуаций, по большому счёту, попросту и не было. Так или иначе, в моей памяти навсегда остались два парня: один из них умер как раз тогда, когда я, держа его за руку, рассказывал ему, что всё хорошо и уже очень скоро он отправится домой; второй же получил настолько серьёзные ожоги дыхательных путей, что я предпочёл оказать помощь другому раненому, чьи шансы на жизнь были значительно выше. Я никогда, никогда не забуду этих ребят. Несмотря на то, что мне абсолютно ничего о них неизвестно – я не знаю даже их имён, это ничего не меняет. Они будут жить в моей памяти вечно…

Какое отношение к противнику бытовало среди военных медиков?
Ворчали, конечно, если приходилось оказывать ему медицинскую помощь, но делали всё по-честному, как если бы на его месте оказался кто-либо из наших ребят.

Случалось ли Вам лично оказывать первую помощь противнику?
Первую помощь – ни разу, однако, давать анестезию вьетнамским солдатам приходилось неоднократно.

Были ли какие-либо знаки отличия на форме военных медиков?
Да. На форме наших терапевтов, медсестер, анестезистов, зубных врачей и даже ветеринаров были легко различимые знаки отличия. Например, у терапевтов – пресловутый кадуцей (жезл, обвитый двумя змеями). На знаках отличия медицинских сестёр были те же «змеи», поверх которых красовались буквы «RN» (registered nurse – дипломированная медсестра, прим. ред.), а на форме у фармацевтов была, в свою очередь, аббревиатура «MSC» («корпус медицинского обслуживания»). Зубные же врачи легко угадывались по букве «D» («дантист»), расположенной там же, поверх «змей». У армейских санитаров, так же как и у медиков, завербованных на военную службу, был круглый значок с изображением кадуцея.

Существовали ли какие-либо реабилитационные программы для медиков, вернувшихся домой с войны?
Вообще каждый вернувшийся домой, независимо от того, был он ранен или нет, решал сам для себя, нуждается ли он в реабилитации да и вообще в какой-либо – врачебной или эмоциональной – помощи.

Каково было отношение работодателей к перспективе найма на работу прошедшего войну специалиста? Была ли предвзятость по отношению к этим людям?
Если говорить, в частности, про моего работодателя, то у него попросту не было возможности отказать мне в рабочем месте, так что я вернулся туда же, где был ещё до отправки во Вьетнам. В любом случае, я уверен, что предвзятость по отношению к вернувшимся процветала, но это закономерно, в конце концов. Что касается лично меня, то при мне даже никто и не заикался о Вьетнаме, а опыт, приобретенный мной там, особенно в области травматологии, оказался попросту бесценным в гражданской жизни.

Поддерживаете ли Вы общение со своими коллегами «по Вьетнаму»?
Да. С некоторыми общаюсь и поныне. В любом случае, абсолютное их большинство предпочитает не поднимать в разговорах «вьетнамскую» тему. Ранее случалось также бывать на встречах с ребятами из нашего подразделения, и если таковые будут иметь место, буду посещать их и дальше. Если говорить обо мне, то я всегда готов поделиться своим военным опытом с любым собеседником. В частности, сравнительно недавно довелось выступать на встречах с учениками седьмых и восьмых классов, которые проходили в местной школе. Надо сказать, что ребята оказали мне действительно радушный приём и были очень внимательными. Так как война во Вьетнаме входит в их учебную программу, ветераны, прошедшие через этот конфликт, в числе которых был и ваш покорный слуга, были приглашены, чтобы дети могли услышать рассказы, что называется, от первого лица. Некоторые из ребят написали стихи, посвящённые вьетнамской войне и ветеранам.

Кем, на Ваш взгляд, являются русские для американцев на сегодняшний день?
Честно говоря, для меня затруднительно ответить на вопрос о том, что такое русский народ сегодня. С момента распада СССР появилось такое огромное количество разных наций, что очень трудно сориентироваться, кто есть кто. То же самое можно сказать и о людях в целом. Все очень разные. Увы, но мне кажется, что нечто подобное происходит и в США: американцы, в большинстве своем, не хотят тратить своё время и силы на изучение других культур. Откровенно говоря, я, наверное, принадлежу к числу как раз таких людей. Так или иначе, сейчас я начинаю ощущать необходимость узнать и понять как можно больше о России.

Что Вы думаете о современных конфликтах в Ираке и Афганистане?
Полагаю, что причина оных – интересы исключительно экономического характера и уж никак не какая-то там идеология. На мой взгляд, хорошо бы каждому, кто ответственен за отправку молодёжи в самое пекло, испытать на собственной шкуре всё то, что предназначено им. С каким нетерпением я жду того дня, когда наши ребята смогут, наконец, вернуться домой, хотя, сдается мне, любая война – бесконечна. Ну, а на сегодняшний день власть имущим очень не хочется оказаться на месте проигравших Вьетнам «коллег». Правда, среди ветеранов-«вьетнамцев» есть и такие, кто считает, что та война нами вовсе и не проиграна, но это, на мой взгляд, не более чем субъективная точка зрения.

Что бы Вы хотели сказать нашим читателям?
Любой человек должен делать в жизни то, что он считает действительно важным – с точки зрения морали ли, долга… На мой взгляд, любой гражданин своей страны должен отдать ей свой долг – призвавшись в армию или записавшись в состав какого-либо добровольческого объединения. Оптимальный возраст для прохождения службы – с наступления совершеннолетия и до 40 лет. Так или иначе, любой человек – как мужчина, так и женщина – должен соприкоснуться с тем, что называют военным делом, тогда, глядишь, государству будет сложнее просто так закрывать глаза на ветеранов, прошедших тот или иной конфликт. Такова моя позиция – позиция, скорее, не ветерана, а простого гражданского человека. Я также хотел бы воспользоваться выпавшей мне возможностью и предостеречь всех читателей от этих крикунов, которые поучают или проповедуют ту или иную «великую истину», или тех, кто утверждает, что может на деле реализовать какую-либо идею, оказывающуюся на деле утопией. Истина не может быть «великой», а утопия – не более чем мечта, к которой надо стремиться, не забывая, тем не менее, о её недосягаемости, по крайней мере, в ближайшие лет сто. Нам нельзя также позволять власть имущим находиться у её кормила слишком долго, ибо такая ситуация может развратить и привести к предательству. Независимо от национальности и взглядов, мы все – люди, уязвимые и, по сути, склонные ко всякого рода слабостям, поэтому нам не стоит торопиться осуждать друг друга. Спасибо вам за то, что дали мне возможность высказать свое мнение и – пусть так – но всё же поговорить с читателями Альманаха. Что я ещё могу добавить? Да, наверное, только то, что я – простой смертный, которому свойственно испытывать страх и любопытство. В общем, самый обыкновенный человек, такой же – как и мы все.