Люди под «Тополем»

О чем думает офицер ракетных войск, когда не нажимает ядерную кнопку

Таманская дивизия РВСН по боевой мощи считается самым крупным ракетным соединением в Европе. На ее вооружении стоят знаменитые межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь-М» шахтного базирования. Благодаря их зарядам в мире сохраняется стратегический паритет сил и с нашей страной худо-бедно продолжают считаться соседи по планете. Корреспонденты «РР» выяснили, как несут службу ракетчики-таманцы и не дрожит ли их палец, занесенный над ядерной кнопкой.

— Покажите ракету, ну покажите ракету, второй час ноет фотограф «РР», обращаясь к офицерам. Он знает, что совсем рядом, всего в ста мет­рах, вон за тем забором из колючей проволоки есть крышка, накрытая маскировочной сеткой, а под ней в шахте глубиной 40 метров Он — «Тополь-М».
— Ну, режим у нас, сказано же: режим, — второй час отвечают фотографу «РР» офицеры. А потом вдруг говорят коротко: «Да в Google зайди, мы сами там все смотрим».

Вспышка слева

Мне в отрочестве часто снилась ядерная война — сказывался государственный агитпроп. Это были не то чтобы кошмары, скорее — фильмы ужасов: какой-то огненный сгусток вроде шаровой молнии рвется в форточку. Но просыпаться все равно было мучительно — а вдруг за окном все советские люди уже мертвые? В поселке Светлый, недалеко от Саратова, где расквартирована Таманская дивизия, наверное, с такими страхами научились справляться, все-таки поселок — цель условного противника.
— Да не нужны нам никакие психологические тренинги, — рассуждает Ольга Григорьевна, замглавы администрации Светлого по социальным вопросам, а по совместительству — офицерская жена со стажем. — Чего тут бояться? Нам сразу будет конец, а вот остальным помучиться лучевой болезнью придется.
Ее натренированному фатализму позавидует камикадзе.
— А с чего вы взяли, что по Светлому удар будет нанесен в первую очередь? — спрашивает психолог дивизии Сергей Есенин. — Они же не будут пулять по пустому месту. Наши-то ракеты уже уйдут — в ответ на их запуски. Противник раньше нанесет удар, например, по Балаковской АЭС. А лучше вообще не брать это в голову, — заключает специалист по голове.
Мы разговариваем с ним в пункте психологической помощи и реабилитации. Вдруг где-то на плацу раздается противно-тревожное мычание сирены. Есенин головы не поворачивает: учебная тревога.
Короче говоря, то, что нас не убивает, к тому мы привыкаем.

Тридцать пять Хиросим
До Нью-Йорка ракета «Тополь-М» летит 30 минут. Причем неважно, откуда летит. «30 минут, и все» — так и говорят. Есть в этой формулировке что-то мистическое.
По традиции мощность ракет в «Татищевской дивизии» — это народное ее наименование возникло, когда поселок назывался Татищево-5, — измеряют фронтами Второй мировой войны. Здесь все просто: одно изделие — один фронт. Или Хиросимами. А Нагасаками почему-то не измеряют. Говорят так: «Тополь-М» — это как тридцать пять Хиросим.
— Делите все на сколько-нибудь, — предостерегает наш провожатый, подполковник Алексей Гусаков. — Военные любят все преувеличивать, уж я-то знаю: всю жизнь
в армии.

Безусловный условный противник

Министр обороны России проводит совещание по вопросу сокращения штатов. «Какие будут предложения?» — спрашивает. Один из его замов отвечает: «Думаю, начинать сокращение надо со штатов Огайо и Невада».
Это — кто не понял или не служил — анекдот. Но в каждом анекдоте есть место команде «Так точно!».
Что бы ни говорили генералы про «перенацеливание нашей военной доктрины», а основным условным противником все-таки была и остается Америка. А наши 47-тонные «Тополя» — это то малое, что мы можем ей противопоставить. Помните уже хрестоматийное: «Мечтаешь попасть в Америку — поступай в ракетные войска»? Возможно, в Генштабе считают иначе или как-то по другой траектории. Но достаточно забить в одну из самых массовых поисковых интернет-программ слова «Россия» и «США» (можно наоборот), как тут же вошью вскочит на монитор наиболее популярный запрос пользователей: «война». Потому что народ все понимает.
Рассказываю офицерам слышанную в другой дивизии РВСН историю про одного ракетчика. Во время холодной войны он много лет сидел на одной и той же «точке» где-то в берендеевых дебрях Красноярского края. Он был убежден, что ставшая ему родной ракета направлена точнехонько на США. Потом рухнул железный занавес, он уволился из армии, стал выездным, приехал с женой в Нью-Йорк.
— По Центральному парку он передвигался с достоинством демиурга высшего состава: там на него, как баллистический заряд или некая монада, обрушилось ощущение, что он всем этим праздным людям-богачам подарил жизнь, — завершаю я свою новеллу.
Мои собеседники отвечают без всякой иронии:
— И не только им.
Или это такой специфический ракетно-стратегический юмор?
— Разве можно узнать, куда направлена ракета?
— Раньше было можно. Приблизительно вычисляешь — по предполагаемому району, по примерной траектории, количеству топлива в ракете. А сейчас нет, на руках у ракетчиков только цифры и шифры. Заправляют с запасом. Может и в США улететь, а может — и в Польшу.
В прошлом году одна наша телекомпания, вещающая на Запад, снимала в «Татищевской дивизии» фильм. Там офицер, несущий дежурство на пусковой установке, уверяет, как маленьких, цивилизованную западную пуб­лику: «У нас тут нет маньяков, решивших уничтожить мир. И людей, желающих почувствовать себя властителями мира, тоже».

Чей палец над кнопкой?

Время от времени в Таманскую дивизию приезжают телевизионщики. Разные и отовсюду. Приезжали, например, из Башкирии. Журналистка все пытала солдатика: скажи да скажи, какой у вас девиз. Он долго держался, потом решил схохмить: «После нас — никого». Журналистка поверила. Верно говорят, что тот, кто служил в армии, не смеется в цирке.
А телепочин лет десять назад положил Владимир
Познер. Он приехал с группой ВВС. Группу интересовало многое, но из-за спины этого многого торчал единственный вопрос: «А не idiot ли тот Russian officer, который занес палец над ядерной кнопкой?»
Подполковник Сергей Гусаков везет нас на пожилой немецкой машине, зато — бизнес-класса. Звучит сербская музыка, что-то а-ля Брегович. Стараясь перекричать цыганские скрипы, он вспоминает, как проходили съемки:
— Вызывает меня замкомандующего, приказывает быть персонажем. Два раза подъезд у меня в доме перекрашивали.
К тому времени кое-кто в дивизии уже посмотрел фильм о жизни простого американского ракетчика. Сюжет и картинки там классически рекламные. Коттедж ракетчика, его тотально белозубая семья, ядовито-зеленая лужайка, все вместе, включая собаку, жарят колбаски.
Смена кадра.
Ракетчик в гражданской одежде садится в новый джип. Едет на службу. На КПП приветственно машет рукой охране — документов у него не проверяют.
Смена кадра.
Ракетчик переодевается за занавесочкой в военную форму, чтобы затем сменить на пусковой установке коллегу.
Сергею и его сослуживцам во всем этом нехитром сюжете больше всего почему-то запомнились бело­снежные трусы американца, мелькнувшие на экране этаким легковесным эротическим голубем. Дались им эти трусы.
— Лучше ответьте, почему у нас все так режимно? А у американцев, судя по фильму, ракеты никто не охраняет.
— У них пустыня. Чуть камеры слежения сработают — прилетает вертолет. А у нас вертолета нет. Зачем он в лесах? У нас электрозаграждение. Правда, оно пока диверсантов ни разу не поймало. Идешь вдоль — все больше суслики попадаются жареные, зайцы висят на проволоке. У меня фото есть на телефоне. Показать?
Режиссер познеровского фильма по имени Лесли, как выяснилось впоследствии, когда-то служил в английской разведке. Раньше в Таманскую дивизию иностранцы вообще приезжали как на работу — комиссии всякие, делегации. По программе сокращения вооружений, контроля и прочее. «Татищевцы» вспоминают эти проверки со смертельно здоровым сарказмом.
— Смотришь список проверяльщиков, а там одни Борисы да Анатолии с Владимирами.
— Как это?
— Ну, наши люди, только бывшие. По протоколу им положен переводчик. А ты с ними разговариваешь и видишь, что переводчик им на фиг нужен. Глаза такие хитрые — сразу видно, что и так все понимают.

Пионерская зорька

Кстати о трусах. Тем трусам, которые сейчас выдают срочникам, обрадуются в любом мелкооптовом бутике. Они, конечно, не белые, но фасона модного. Новобранцы получают их в военкомате перед отправкой в часть вместе с комплектами летнего и зимнего обмундирования, включая валенки.
Вообще нынешняя служба по призыву — по крайней мере, в Таманской дивизии — производит впечатление пионерского лагеря, пусть и строгого режима.
Начать с того, что служба длится год. Как говорится, солдаты даже испугаться не успевают. Увольняют день в день, никаких задержек. Ввели послеобеденный тихий час: кто не в наряде, может часок соснуть после еды. Сама еда достойна отдельного разговора — не дюнер-кебабы, конечно, но вполне приличные салаты, супы, котлеты. Как сказано в фильме-агитке, «солдаты получают чай, кофе и даже сыр».
Но главное, что компот не из брома — под названием «антисекс», — а из сухофруктов. К слову, вопрос про бром по-прежнему самый актуальный в армии. Уступает,
пожалуй, только интересу — как выглядит и действует черный чемоданчик президента с ядерной кнопкой. Но это лишь уступка местной специфике.
Помню свою службу в стройбате. Конец 80-х. Нашу роту забыли — это, впрочем, было обычным делом — и дня четыре не привозили еды. Никакой. У нас оста­валось только подсолнечное масло, которое мы пили кружками.
— Хорошее средство для очищения организма, — реагирует на мою армейскую байку один из офицеров.
— Еще ни один голодный не обосрался, — спорит с ним другой.
В целом ясно, что своей отвагой удивить мне никого тут не удастся: это все те же тяготы армейской службы, которые надо стойко переносить. Как и было сказано. В уставе.
Полк № 55555. С таким номером только призы получать. На первый взгляд эта казарма воображается нам образцово-показательной. Куда бы еще военные повели? Однако впоследствии выясняется, что так, как в «пяти пятерках», везде в дивизии. Над входом анонимная надпись: «Зри в части семью, в начальнике — отца, в товарище — родного брата». Появляется легкое ощущение, что сейчас шагнешь за порог книжки педагога Макаренко «Флаги на башнях». Непонятно, кто спит, кто встал. Идет подготовка нарядов. Движение броуновское, но одновременно осмысленное. Рядом с дневальным — ящик для писем. Кулер, причем с водой. Комната досуга с гитарами, черепахами, хомячками.
Ассоциативная функция мозга выкатывает на блюде давешний наш разговор с преподавателем в авиамодельном кружке.
— Видите макет ракеты с парашютом из зонтика? Ребята сами сделали. Хомяка привязали. Красиво летел. Вернулся живым и здоровым.
— Недавно на Черном море осла запускали, только на параплане, чтобы привлечь туристов. Завели уголовное дело по факту издевательства над животными.
— Это не я. Но все равно спасибо за предостережение.
Итак, казарма. Пресса какая хочешь: от категорически обязательной «Красной звезды» до совсем необязательного Men’s Health. Над койками парит плазменный телевизор. Такими же оборудованы почти все полки.
— Диагональ 106, между прочим, — доверительно и в то же время горделиво сообщают нам вожатые.
Линолеумный пол. Стало быть, не нужно, как при Советах, с утра до вечера надраивать мастикой деревянную «взлетку» с помощью «машки» — металлической щетки, больше походившей на штангу. Ого! А в умывальной еще и стиральная машина!
В каждой части работает психолог. Все психологи мало того что гражданские, так еще и дамы. Солдатам они напоминают матерей.
— Мы именно потому и качаем так много информации об атмосфере в подразделениях, что здесь женщины, — говорят командиры с пугающей нас откровенностью.

Есть тело — есть дело

А еще в современной российской армии появилось такое инновационное понятие, как телесный осмотр. Вернее, понятие существовало еще с 1997 года, но самого осмотра как такового не было: процедура никак не желала становиться «сдерживающим фактором проявления неуставных взаимоотношений». Нынче это уже система. По крайней мере, так нас уверили. Каждый божий день на вечерней поверке срочников выстраивают в казарме одетыми по форме «раз», то есть трусы и тапки. Обход личного состава проводит телесник и завээр — зам по воспитательной работе. Данные осмотра заносят в журналы, индивидуальные карточки.
В этом деле главное — не спутать гематому с потертостью от новых сапог. Командир полка Геннадий Коблик вспоминает, как у него на глазах после дежурства боец запнулся ногой о средства защиты, упал, ударился о табуретку и рассек кожу на голове.
— Вызвали мы ему скорую. Его там зашили немного, всего несколько швов. Обошлось без сотрясения. Но я докладывал об этой страшнейшей ране командиру дивизии, мы звонили его матери, подробно рассказывали, что это случайность, а не дедовщина. — Полковник в открытую об этом говорить не решается, но всем своим видом показывает: перебор.
«Татищевские» командиры вообще очень настороженно относятся к последним новациям Москвы.
Прекратили наборы в военные училища — где брать замену уходящим в запас? Школы прапорщиков позакрывали — откуда возьмутся специалисты инженерных специальностей? Или вот есть уже гнусные предложения, чтобы срочники служили в том регионе, откуда призвались. А субботу и воскресенье собираются сделать выходными для тех, кто не в наряде. А кто тогда нашу границу с Китаем будет защищать? Там же население — полтора человека на тысячу гектаров.
— Осталось бордель им в части поставить для полного гормонального счастья, — говорим мы больше для смеха.
— Не дадут, ЗАТО у нас, — с неожиданным сожалением отвечает один из офицеров. Дешифрует: — Закрытое административно-территориальное образование.

Ваша светлость

Зато все тут друг друга знают в лицо, и чужих сразу видно. Иначе чем еще объяснить, что, как только мы миновали КПП, около нас остановилась машина милиции? Светловские милиционеры нам понравились: вежливо проверили документы и, извинившись за беспокойство, сообщили, что у них сегодня «день повышенной бдительности».
— Что случилось? — спрашиваем мы, подозревая, что пропустили в новостях сообщение об очередном теракте.
— Сегодня день рождения у начальника ОВД. Ну, и у президента России заодно.
Сразу понятно, что Светлый — поселок военных. Все здесь зонировано. Даже гражданское пространство. На вопрос, как пройти, встречный ответит: «Это вам в гаражную зону надо».
Число жителей считается здесь секретной информацией. Но все ее с удовольствием разглашают: 13 тысяч.
Офицеры говорят, что их поселок делится на три района: Страну дураков, Центр и Простоквашино.
Страна дураков — поскольку далеко. Какой дурак там жить будет? Центр — это центр. Там каравелла на постаменте — объект не то очень современного, не то очень древнего искусства. А Простоквашино — там бараки раньше были, а сейчас пятиэтажек понастроили. Но приметы деревенской субкультуры продолжают кукарекать и хрюкать.
Бычки в Светлом принято бросать в урну. За мусор — штраф. От тысячи до четырех. Но нужны двое свиде­телей.
Местные жители свой поселок ласково именуют «в/ч номер 89553». Им произнести этот цифро-буквенный набор проще, чем ломать язык над словами «Светлый» или «Таманская». Ракетчики вообще, мы заметили, испытывают страсть к аббревиатурам. Посторонний человек никогда не поймет, о чем они говорят между собой. Вот, допустим, что это значит:
«А сгоняй-ка ты, братец, в отделение НПиАГО, а потом в ПСиМО, СЯБ и службу РХБЗ»?
Если попросишь расшифровку, скажут: военный секрет. А на самом деле окажется, что это какие-нибудь мирные подразделения вроде КЭЧ — квартирно-эксплуата­ционной части. Нам удалось выпытать только одну тайну: везде нас сопровождавшего Александра Васильевича, яркого человека в гражданских белых брюках, ходячую харизму, бывшего замкомдивизии, все называли «загэтэшник», оказалось — сотрудник подразделения по защите гостайны.
Повсюду в Светлом и явно, и подспудно, как шампиньоны сквозь асфальт, рвутся наружу знаки армейской жизни.
— Разрешите объявить меню? — спрашивает повариха.
Глупо, конечно, но приходится отвечать: «Разрешаем».
Вот магазин «Тополь». Куда же без него? Было бы странно, если бы его не было. Хорошо, что не «Сатана» — есть у нас ракета и с таким названием, правда, по американской классификации.
На другом тополе — пирамидальном — трепещет объявление: «Продаю комплект военной формы, в ассортименте, по дешевке». Что стоит за этими чернильными каракулями? Долгожданное увольнение в запас? Одиночество военного пенсионера?
Вот никелированные урны в офицерской гостинице, выполненные каким-то самоделкиным в виде обрезанных ракет с соплами.
И везде — на всех дорожках и тротуарах — мамаши с колясками. Разновозрастные дети и подростки — в песочницах, на роликах, скейтах. Какой-то город детей. По словам главы городского округа ЗАТО «Светлый» Александра Лунева, средний возраст в поселке — чуть за тридцать, а рождаемость на треть превышает смертность. В Светлом есть все, что нужно для автономного и благополучного существования: музыкальная школа, художественная, спортзал, бассейн — всего не перечислить. Более половины выпускников местных школ поступают на бюджетные отделения вузов. Но главное: у поселка самостоятельный бюджет, а градообразующее предприятие — Таманская дивизия, которую в силу ядерных обстоятельств государство вряд ли когда-нибудь обделит своим вниманием. Здесь у любого приезжего сразу появляется легкое ощущение года эдак 1985-го. Местные втайне от чужих называют свой поселок островком социализма.
И вот еще что. В Светлом нет кладбища. Действительно, ну какое кладбище в поселке с таким названием?

М и Ж

Или вот офицерохульствуют некоторые: мол, престиж армии падает, посмотрите, за военных никто замуж не хочет! Врут. Неженатых в Светлом мало. Одни приезжают уже со своим самоваром. Другие обзаводятся семьей на месте. «После училища два года холостовал, потом не выдержал — такая красота вокруг!» — так или почти так отвечают на вопрос о причинах женитьбы большинство офицеров. А у местных девушек есть пословица: «Пусть за нищего, зато из Татищева». Им ли не знать, что почти весь руководящий состав РВСН через эту дивизию прошел.
О престиже военной службы и о том, что престиж — прямое следствие информационной открытости, заводим дискуссию с Виктором Белецким, бывшим офицером, местным человеком-легендой. У него своя точка зрения на проблему:
— Открытость? Согласен. Но это если есть что показывать. Вот у тебя большой член, так и показывай его всем. А если маленький — только жене и, может быть, любовнице.
Белецкому можно верить. Про него офицеры говорят так: «Он в армии больше, чем я живу».
К слову, о женах и, может быть, любовницах. А также их мужьях и, может быть, любовниках. В «Татищевской дивизии» мы не обнаружили пузатых мужиков. Их тут просто нет, и это сразу бросается в глаза. Выяснилось, что плоские животы — это не случайность, а результат приказа министра обороны № 400-а.

№ 400-а

Согласно этому документу, принятому в позапрошлом году, лучшим офицерам российской армии, несущим боевое дежурство, ежемесячно доплачивают к зарплате солидную надбавку. Например, у военнослужащих Таманской ракетной дивизии она доходит до 70 тысяч рублей. Но чтобы ее получать, офицер не должен иметь взысканий и обязан выполнить массу различных нормативов, в том числе по физподготовке. Раз в полгода для них устраивают что-то вроде экзаменов плюс так называемые внезапные проверки.
Вот и бегают они по утрам вместе с солдатами: жир сжигают, а заодно бойцов контролируют, чтобы вместо зарядки они за углом казармы не курили.
— Я за физо двумя руками, — говорит комполка Геннадий Коблик, глубоко затягиваясь сигаретой. На тумбочке у него кружка: «Если полковник бежит в мирное время, это вызывает смех, если во время войны — панику». — Но у командиров времени не хватает. Тяжело, если ты в пять часов встал, еще и бегать потом. Вот взять меня. Когда я прихожу на службу к восьми — это уже разгрузочный день. Стоп, отставить: к семи тридцати.
В Таманской дивизии многие офицеры по инерции командуют сами собой. Признак высокой квалификации или — профдеформация?
Но не все так радужно. С одной стороны, «президентская премия» вызвала в Светлом настоящий потребительский бум и реально повысила уровень жизни многих офицерских семей. С другой — приказ № 400-а таит в себе внут­ренние конфликты. Одни получают, другие нет. Хочешь не хочешь, червем вылезает зависть. Тут еще жены подключаются. Понять их можно: один муж 80 тысяч домой приносит, другой — 20. Тем более что эта надбавка — штука весьма эфемерная. Предположим, набил один боец другому морду, и все — нет премии у их командира. Поэтому и утирают они личному составу сопли даже там, где не стоило бы.
— Скорее бы 2012 год наступил, когда все, как обещают, будут такие надбавки получать, — слегка заводится Коб­лик. — А то все это создает социальную напряженность, отрицательно влияет на службу. Склоки, косые взгляды. Первый год было тяжело. Мы как выходили из этой ситуации? Выключайте диктофон…

Устав божий

Вечер. Солдаты строем отправляются на ужин. Поют все ту же незабвенную «Курковую, пороховую». Некоторые шагают молча или беззвучно открывают рты.
— А как вы справляетесь с отказами, допустим, мыть туалеты? Дескать, Коран запрещает.
— Для каждого бойца есть своя маца, — говорит Сергей Есенин. — Во-первых, надо иметь представление о предмете, знать хотя бы элементарные вещи: что такое суры, например, или аяты. Я не говорю солдату: покажи, где написано, что тебе очко чистить нельзя. Я разговариваю с ним о его религии. И когда выясняется, что его знания об исламе не распространяются дальше слов «я мусульманин», он уступает, как правило. Причем это относится не только к мусульманам.
Есенин выуживает с полки книжку адвентистов седьмого дня. Рассказывает: — Привели как-то одного — он присягу отказывался принимать. Я посидел, подумал — решил пригласить их пастора из Саратова. Тот на удивление легко согласился. Приехал и говорит бойцу: «Родной мой, я сам служил в советской армии, сержантом ушел на дембель. Какая у тебя проблема?» «Тут же в присяге написано: “клянусь”, а нам нельзя клясться», — отвечает боец. «Скажи: обязуюсь. А насчет того, что в субботу нам работать запрещено, так это я с командирами договорюсь». В результате юноша принял присягу, на боевое дежурство он не ходит — его направили в батальон тылового обеспечения.
Таких историй у каждого татищевского офицера целый талмуд.
— У меня тоже адвентист был, по фамилии Белоножко, — подхватывает тему подполковник Алексей. — Я залез в интернет — и ничего не нашел о запрете на оружие. Поэтому так ему и сказал: «Представь свою семью, детей. На них напали, у тебя под рукой автомат. Ты им воспользуешься?» Он думал недолго. «Да», — говорит. «Тогда иди на стрельбы, учись». А потом я понял, что ему и учиться особо нечему: похоже, бандитствовал он на гражданке. Так что автомат разбирал похлеще всех остальных, включая кавказцев.

Включи мужика!

Много раз приходилось слышать от командиров других родов войск: если собираются вместе трое солдат с Северного Кавказа — это уже банда.
В Таманской дивизии никакой драмы из этого не делают.
— Да, они приходят с установками, — рассуждает довольно молодой майор. — Им на родине уже объяснили, что они должны и не должны делать в армии. Но при умелой организации работы можно все закосы снять. Надо использовать их желание служить: бывает ведь, что они сами деньги платят, чтобы в армию попасть. Руки у них часто золотые — такое делают, на что русские не способны.
— Ну, это когда для себя делают.
— Когда заинтересуешь. Надо просто их занять. А то командир закроет комнату отдыха, им делать нечего — они молодого: «Иди сюда, боец. Бери лом — подметать». Плюс такая процедура, как дисциплинарный арест, стала работать системно, поставлена на поток. Командиры уже знают, как оформлять документы, судьи тоже приноровились. Дашь ему десяток суток «губы» — он начинает задумываться. Потому что они в срок службы не засчитываются. И вот он уже бежит за командиром, просит снять взыскание, кричит: «Буду очко мыть».
— Да какая теперь «губа», — немного ностальгически противоречат майору старшие коллеги. — Раньше как было? Решил ты отправить злостного нарушителя дисциплины на гауптвахту — достаточно было вывести его из строя, объявить семь суток, написать записку об аресте и сказать ему «до свиданья». Причем перед посадкой у него отбирали все личные вещи. И в камере, кроме друзей-клопов, его никто не ждал. Спать ложился — платок на лицо клал, чтобы они не сожрали его за ночь. А теперь? Сначала надо собрать кучу бумажек, отвезти дело в саратовский суд и там еще доказать, что он негодяй. А на гауптвахте ему и сменное белье, и зеркало — пожалуйста! Все удобства какие хочешь. Пришел, неделю поспал — вроде наказали.
— У нас, если зима хорошая выдается, все дороги заметает, — подключается третий офицер. Ему, кажется, слегка обидно за славянский базар. — В караул не доехать. Приходится шесть километров пешком идти по пояс в снегу. Топаешь, например, с дагестанцем, он уже дядька полноценный — 24 года, на вид сильный, здоровый. А сам плачет и материт русский январь, потому что ногами передвигать не может. А щуплый башкир или славянин — откуда что берется! — не жалуется, впереди тебя скочет, да еще с собой недельный запас продуктов тащит или радиостанцию 17-килограммовую. Характер проявляется не тогда, когда боец гирю тягает или в грушу бьет, а когда настоящего мужика включает.

Неуставщина какая-то

— У нас машина есть — чудо! Сами сделали, — хвастается психолог Есенин. — Она выдает индексы конфликтности и сплоченности группы, конфликтные пары, социомет­рический статус, то есть иерархию: кто доминирует, кто трудно адаптируется. Вот смотрите, — психолог протягивает нам какие-то умные листки. Там под заголовком «Взаимно отрицают друг друга», к примеру, обнаруживаем пару бойцов: Анашбаев — Мирзаев. Странно, судя по фамилиям, должны притягиваться.
— Должны, но не обязаны, — комментирует Есенин. — Вот смотрите, Жернов и Макаров — тоже.
— А Мирзаев, я смотрю, вообще отрицает каждого второго. Даже Моисеева. Каков негодяй!
Каждый месяц психологи дивизии проводят анкетирование на предмет выявления фактов неуставных взаимоотношений.
— Существуют вопросы открытые и косвенные. Допустим, открытый: «Есть ли в вашем подразделении неуставные отношения?» Боец отмечает графу «Нет». А вот косвенный, идущий следом: «Где чаще всего происходят случаи неуставных отношений — в бытовой комнате, в столовой, в туалете?» Боец обводит кружочком «Туалет». — Есенин довольно смеется: расколол бойца.
— Это похоже на «Перестали ли вы пить коньяк по утрам?».
— Так точно.
— У вас бывают ЧП психологического порядка?
Ученый суеверно стучит по столу, почему-то два раза:
— Нет, слава богу. У нас бывают ЧП, связанные с самовольным оставлением части. И каждый случай индивидуален. Например, пришел солдат из детдома. Он там бегал каждые три месяца и здесь продолжает. Он по жизни такой — путешественник. Никто его не бил, не унижал, масло не отбирал.
В этом все командиры единодушны: требования к офицерскому корпусу повышаются, а к рядовым — нет.
— Звонит мне участковый из соседней деревни: «Забирайте своего, он тут у меня сидит», — говорит комполка Коблик. — Забираем его, выясняем, почему сбежал. Он отвечает, что по дому затосковал. В результате командир получает взыскание — не влез в душу. А значит, лишается надбавки. Бывает, что командиры не правы, я не спорю. Но комитеты солдатских матерей часто на ровном месте заводятся. Если офицер унизил, не додал солдату норму — я сам такого накажу, мало не покажется. Или дедовщина, когда старший призыв мучает младших, — здесь тоже надо разбираться. А подзатыльник, накричал где-то… Меня отец порол — ничего страшного не вышло. Детки в детсаду дерутся. Почему здесь здоровые мужики не могут, если что не поделили?
Замкомдива по воспитательной работе полковник Николай Лишай включается в разговор тотчас, как слышит словосочетание «комитеты солдатских матерей». В этот момент его лицо нельзя назвать добродушным:
— Мамы реально просто шантажируют командиров. Хотя мы чего только не делаем для них! На присяге фильм показываем, знакомим с непосредственными
командирами их сыновей, обмениваемся телефонами. А они все равно панику наводят. Хотя РВСН — это же малина, а не армия. Пули не свистят, танки ремонтировать не надо. Сиди себе в карауле, учи английский к институту.
Свое раздражение он подкрепляет рассказом о бойце из Краснодара, который с простудой попал в госпиталь, — мать всполошилась, решила, что его побили, написала жалобу в военную прокуратуру.
— Когда все выяснилось, она извинилась. Но бумага-то уже пошла по инстанциям. Мне пришлось писать кучу различных объяснительных на пустом месте.

***
Все как занервничали после этой тирады, мы в том числе. Бросились закуривать. Нет лучшего способа успокоить нервы, чем пройти психологический тест. Психолог Сергей Есенин тестирует нас, как и всех ракетчиков, на своей чудо-машине при помощи знаменитого цветового теста Люшера. Спустя пять минут уже готов результат. Там оказывается множество сложных формулировок. Среди них самые понятные: «непривычная обстановка, выбивающая из колеи» и «неудовлетворенная чувственность».

***

Источник —  https://rusrep.ru