Мой путь в спецназ

Родился я в семье военнослужащего. Отец всегда мечтал вырастить из меня офицера. Т.к. мой дед во время ВОВ служил в эскадрильи «Нормандия Неман», а отец проходил службу в Управлении БТВ, моя судьба была предрешена.

Стрелять я начал с 5 лет. Отец тратил на меня в пневматических тирах до 3-х рублей (большие деньги по тем временам). Признаюсь, мне это не очень нравилось. После таких походов у меня болело плечо, а порой и затылок с ягодицами, т.к. отец категорически отказывался понимать, почему сын ОФИЦЕРА, стреляя с упора!, промахивается по мишеням.

В противовес отцу выступала моя маман. В то время она работала переводчиком французского языка в ГОСКОНЦЕРТе. Возвращаясь из постоянных командировок, она видела во мне минимум служащего нашего посольства в одном из франкоязычных государств.

Я, наблюдая со стороны битву двух ТИТАНОВ, мечтал лишь об одном: когда же они уедут в свои командировки и я останусь с бабушкой, которая воспитывала во мне интеллигента. Кушать яйцо из подставочки ложечкой, с салфеткой за воротником, было намного приятнее, чем учить французский с маман и получать затрещины от отца.

В какое-то время отец «самоустранился» от моего воспитания. Мама с бабушкой праздновали победу. Как же они ошибались. Отец им нанес такой удар, что они были вынуждены безоговорочно капитулировать.

Дело в том, что я родился 6-го ноября. А 7-го ноября всегда проходил парад на Красной площади. Так вот отец был старшим колонны бронетанковой техники. И он принял, нерное, самое ответственное решение в своей жизни. На свой страх и риск он посадил меня внутрь одного из танков. Инструктаж был долог и грозен. Мне было обещано оторвать руки, если я задумаю что либо трогать или попытаюсь открыть люк. Разрешалось мне только смотреть в тримплекс. К тому времени в танках я уже катался, поэтому в ответ лишь радостно кивал головой. Немного насторожил инструктаж солдата, который должен был за мной следить. Со слов отца мне стало понятно, что если эту обезьяну (т.е. меня) кто либо увидет, то отца разжалуют и вышвырнут из армии, но перед этим отец успеет расстрелять этого бойца. Все равно терять отцу будет больше нечего. При этом он многозначительно похлопал по пустой кабуре. Зная отца, я очень жалел этого бойца.

И вот колонна тронулась. Первое время я, более-менее, спокойно наблюдал в тримплекс за проплывающими мимо домами, помня заветы отца. Видя мою беззаботность, боец даже немного расслабился, заняв место у другого тримплекса. Но вот колонна выехала на Красную площадь. Все батины слова были мгновенно позабыты. Я просто обязан был открыть люк, вылезти в него и помахать всем. Они должны были увидеть меня и помахать в ответ. Солдат довольно быстро среагировал. Хватая меня за плечи и колотя по рукам он что-то кричал, но из-за лязга гусениц почти ничего не было слышно. Все что я понял во время этой возни, так это то, что перед расстрелом (вместо заслуженного дембеля) он все-таки успеет убить этого мерзкого мелкого гаденыша. Видимо его монолог был обо мне.

Выйдя через некоторое время из танка, я с гордостью заявил, что буду только военным. И обязательно офицером, чтобы каждый год бывать на параде.

Минули года, но каждый праздник я вспоминал о той поездке. Как следствие, карьера дипломата потерпела полное фиаско.

Но мой выбор с родом войск определился только в 14 лет. В то время отец проходил службу в ГСВГ в должности командира части. На 2-е августа он был приглашен с семьей в Коттбус, где в то время располагалась десантно-штурмовая бригада. Увидев десантирование с вертолетов и отрабатывание приемов рукопашного боя, я просто ошалел. Ведь если все это могут солдаты срочники, то офицеры просто монстры и убийцы. Выбор был моментально сделан. Только ВДВ и ничего более.

Мою мечту стать офицером-десантником не могло сломать ничто. Даже когда перед выпускным в школе проходил опрос: «Какую профессию Вы хотите получить после школы?» Я, естественно, ответил — буду поступать в военное училище и стану офицером.Такой саркостической улыбки у преподавателя я не видел за все время обучения в школах. А их я сменил немало. Естественно мой ответ, как анекдот, стал достоянием всей школы. Одна из учителей посоветовала мне поступить в тюрьму. Мол она (тюрьма) давно по мне плачет, а вступительные экзамены туда я уже сдал заочно.

Осенью я был призван в ряды Вооруженных Сил. С выбором рода войск в военкомате вопроса не возникало. К тому времени я уже 2 года занимался в аэроклубе, а на парашютных сборах перед призывом был старшиной сборов. Да и со спортом было все в порядке. Бегал за школу и за район как сайгак.

Начал я свою службу в Каунасе, в учебке ремонтно-восстановительного батальона. Романтика и гордость били через край. Правда не очень долго. Уже на второй день службы в части я получил в рыло. И что самое обидное, от офицера. Мы тогда, после традиционной бани, только получили новую форму и занимались нашивкой фурнитуры. Я закончил с формой одним из первых. Сказались тренировки еще в части у отца. За это удостоился похвалы от сержанта: «Надо-ж! Хоть и чмо московское, но не конченый урод.» Когда нас всех построили на строевой смотр и ком. взвода начал проверку, я был спокоен как дохлый удав. Но не тут-то было. Даже не прикладывая линейки, взводный посмотрел на меня оценивающим взглядом и нанес резкий и очень ощутимый удар в мою грудную клетку. Пока я собирал сбитые мною табуретки, аналогичный удар получил и мой командир отделения. После долгих разборов выяснилось, что никаких нарушений у меня по форме одежды не было. Просто его ввело в заблуждение расположение «курицы». По уставу «курица» нашивается на расстоянии 12 см от погона. Но так как я получил от банщика форму на вырост (вместо 46 мне выдали 52), то погоны свисали ниже плеча, а»курица» располагалась в районе моего локтевого сгиба, что коробило взор товарища лейтенанта. Но это наказание было ничто по сравнению с тем, с чем мне пришлось столкнуться в процессе моего становления как десАнта. Взять хотя-бы маршевую втянутость, висение на турнике в виде тухлых сосисок, ночное вождение, разучивание строевых песен в бане сидя в тазиках. Кстати, для повышения физической подготовки, после бани мы 2-3 раза преодолевали полосу препятствий. Поэтому парилка нам была не нужна, а следующая помывка в бане была только через неделю. Особенно добивало изучение материальной части БМД. Этот процесс выглядел следующим образом. У нас в подвале, в учебном классе, находился БТРД. Машину ставили на верхний клиренс, мы становились в положение упор лежа, а ноги располагали на траках. И в таком положении, под монотонную диктовку сержанта разучивали темы занятий. Правда надо отдать должное, запоминалось все намного быстрее.

Но всему приходит конец. Закончилось и мое обучение в учебке. Почти весь выпуск щеголял с двумя лычками на плечах. Вот тогда и пришел приказ откомандировать мл. сержанта Гягжнас в славный город Рязань для сдачи вступительных экзаменов в РВВДКУ. Получив на руки документы я чуть не очумел от счастья.

И вот позади сдача вступительных экзаменов, 4 года обучения, «госы». Я, молодой лейтенант, попадаю служить в 51 Гвардейский парашютно-десантный полк, командиром пдв. Все попытки «проверки меня на вшивость», проводимые моими подчиненными, были обречены на провал. Сказался опыт, полученный мною во время срочной службы. В это время освободилась должность командира взвода наблюдения в полковой разведывательной роте. Наблюдая за моей работой с личным составом, командир развед. роты, гв. капитан С. Дудник, обратился ко мне с предложением продолжить службу в его подразделении. Без раздумья я дал согласие. Я всегда мечтал служить в разведке, как, в прочем, и любой нормальный пацан. И вот я РАЗВЕДЧИК. На некоторое время пришлось снова сесть «за парту». Тактическая подготовка значительно отличалась от той, к какой меня готовили в училище. Да и специфика действий взвода наблюдения мне была почти незнакома. Месяц ущел на переподготовку, совмещая службу с учебой. Огромную помощь оказали и другие офицеры роты: гв. ст. лейтенанты Матвиенко и Коноплев.

Ускенные курсы не прошли даром. Еще через месяц, прилетев в Азербайджан, мне уже доверяли самостоятельное выполнение задач.

Первая моя боевая операция была недалеко от города Ленкорань республики Азербайджан. Наша рота вылетела на «вертушках» в район, расположенный около одного из селений. Задача была недопустить прорыва группы боевиков от границы Ирана в направлении города Ленкорань, в котором находился штаб бандформирования. Предыдущей ночью, наша рота, усиленная танками, получила приказ захватить в г.Ленкорань телеграф и главпочтамт. Я достаточно хорошо знал этот район и эти здания (будучи курсантом несколько лет отдыхал там летом у однокурсника), поэтому дополнительно проводить рекогносцировку не потребовалось. Нужные здания и подходы к ним были указаны на схеме. Но в момент нашего штурма выяснилось, что при всем соблюдении секретности и маскировки, произошла утечка информации. Здания были пусты. Утром нас известили, что видимо, эта группа прорывалась в сторону Иранской границы, но была остановлена погранцами. Вот ее нам и предстояло захватить.

Посадочным способом мы десантировались на чайные плантации. Основные силы роты начали подъем в горы, а мой взвод получил приказ блокировать автодорогу. Бронетанковой техники у бандитов в то время не было, но на КАМАЗах, даже по горным дорогам, они «лихо» перевозили небольшие отряды. Основная проблема заключалась в том, что за высокими бортами грузовиков не было видно ни груза, ни людей. А так как внутри СССР боевые действия не велись, то и открывать огонь на поражение нам было очень не рекомендовано «особистами». Ведь любой бандит, при его захвате, оказывался мирным колхозником, случайно нашедшем оружие с неизменным желанием сдать его органам местной власти. Этакий своеобразный круговорот оружия в отдельно взятой республике.

Распределив бойцов и поставив задачи, я уютно разместился в чайных кустах, сидя на ящиках с боеприпасами. Местность просматривалась во все стороны и опасности ждать было неоткуда. Этакие очередные учения. Когда появился первый грузовик, пытавшийся проехать к аулу, не было даже внутреннего напряжения. Все выглядело довольно буднично и мирно. На всякий случай бойцы дали предупредительную очередь из пулемета перед грузовиком. Больше в жизни мне не доводилось видеть, как быстро может разворачиваться на узком «серпантине» грузовой автомобиль. Ухмыляясь в усы, я прослушивал по связи комментарии бойцов о возможностях дрессировки различных видов приматов.

Через некоторое время на окраине населенного пункта было замечено оживление. Больше всего мне тогда не хотелось вести диалог с местным населением. И хотя мы изредка и применяли во время переговоров «демократизаторы», заботливо выданные нам правительством, но в тот момент над моей головой «витал» этакий ореол настоящей боевой операции. Поэтому дав очередь из автомата поверх голов, и увидев, как быстро они ретировались, я успокоился.

Следующей мишенью оказался автобус, который, наоборот, пытался выехать из села. И опять, как и в первый раз, пулеметчик дал понять, что проезд в этом направлении запрещен. Ему кто-то из бойцов решил помочь. И

следующими выстрелами из АКСа у автобуса было выбито лобовое стекло. Этот водитель был более понятлив. Покинув салон автобуса, он скрылся за ним, тем самым полностью блокировав дорогу.

Сейчас я уже не помню точно, откуда раздались первые выстрелы (две контузии, к сожалению, не способствуют улучшению памяти). Может в горах, а может и со стороны строений. От домов, в нашу сторону, велся неприцельный огонь. Да и было немудрено, нас очень удачно скрывала «зеленка». А их от нас скрывали дома и заборы. Но если действия противника были ограничены малым количеством укрытий, то в нашем распоряжении было целое поле. Дав пару прицельных очередей, бойцы занимали новые огневые позиции. Атаковать нас в лоб противник не имел возможности. Для этого им необходимо было добраться до дороги, пересечь ее и спуститься по насыпи. Да и судя по интенсивности стрельбы людей для атаки у них было недостаточно. Обойти нас с флангов тоже не было возможности. Там на растяжках стояли осветительные мины. Впервые в жизни стреляли в меня и я сам стрелял не в мишени, а в людей. Страха не было. По молодости и глупости этот бой представлялся какой-то игрой. Через некоторое время стрельба со стороны противника стала стихать, а в горах, наоборот, стала интенсивнее. Это основные силы роты приняли на себя весь удар.

Вот в этот момент трое бандитов предприняли попытку прорваться по дороге на мотоцикле. На предупреждения времени уже не оставалось и бойцы, не дожидаясь моей команды сразу открыли огонь на поражение. Задний пассажир успел соскочить и скатиться по насыпи. Его ошибкой стало желание, видимо от испуга, подняться по насыпи на дорогу. По нему велся огонь как в тире. Дистанция позволяля вести стрельбу без прицела. Поправки вводились по «фонтанчикам» пуль. Несколько раз он добирался почти до вершины насыпи, но каждый раз скативался вниз. Но видимо его желание жить было очень велико. Ему удалось пересечь дорогу. Мы потом только увидели кровавые следы на дороге, но тела так и не нашли. Да и арык был не глубок. Видимо смог спастись. Двое других были уничтожены и сгорели вместе с мотоциклом. Оружия у них при себе не оказалось, но в костре слышались звуки взрывающихся боеприпасов от стрелкового оружия. Это обстоятельство спасло меня и моих бойцов от разборки с «особистами». В то время нас пытались обвинить в расстреле мирного населения.

Уже тогда я в первый раз задумался над таким явлением, что человек чувствует свою смерть. Позже я сталкивался с этим не раз. Но тогда это меня поразило. Ведь несколько часов тому назад мы грелись под теплым азербайджанским солнцем, курили и непринужденно говорили между собой. И вдруг Сашка Коноплев сказал: — Мужики! А ведь если меня ранят в глаз, то если вы меня позовете, то мне придется не просто оглянуться, а полностью повернуть голову. В ответ ему прозвучали слова неодобрения, выразженные в ненормативной лексике. И вдруг, когда прозвучала команда на загрузку, в спину нам раздался грустный голос Сашки: -Мужики! А ведь кто-нибудь из нас сегодня погибнет! Ему в ответ прозвучала тишина. Все слышали его слова, но уже были заняты сборами. И уже через минуты они были вообще забыты. Вспомнились его слова только после того, как было получено известие о его смерти. Во время боя, первой же очередью боевиков, ему заклинило пружину подачи боеприпасов в магазине. Пока Сашка пытался, в который раз, передернуть затвор автомата, следующей очередью бандиты попали ему в каску. Пуля вошла над глазом, а вышла, пройдя через мозг, около другого уха. И осколком каски ст.л-ту Коноплеву выбивает глаз. Очень быстро был вызван вертолет для эвакуации, но до госпиталя Саня так и не долетел. Ми-26 еле оторвался от взлетки. По прилету на «базу» нас встречали офицеры полка и дивизии во главе с командиром дивизии п-ком А. Лебедем. Известие о гибели офицера-разведчика привело комдива в бешенство. Поднявшись на борт, Лебедь каждого боевика провожал таким ударом своего «пудового» кулака, что ни один из бандитов не коснулся трапа вертолета. На взлетке их уже ожидали офицеры в ботинках и сапогах. Вернувшись после командировки в полк, солдаты и офицеры, принимавшие активное участие в боевых действиях, были представлены к правительственным наградам. Мне было досрочно присвоено звание ст. лейтенанта и вручена медаль «За отличие в воинской службе».

Летом 1991 г. у роты проходил очередной развед. выход. Отрабатывалось проведение засады. Объектом нападения был выбран УАЗик начальника разведки. Поскольку я был молод и ретив, то решил наблюдать за действиями своего личного состава сидя на дереве. Обзор открывался изумительный. Все бойцы на своих позициях просматривались отлично. Так как командовал проведением засады сержант, мне отводилась роль наблюдателя. К указанному сроку дерево было подпилино и все бойцы заняли свои места. УАЗик появился почти точно по времени. Зная любовь начальника разведки к таким играм, бойцы «разошлись» не на шутку. И даже пытались отнять командирскую сумку и портфель у других лиц, находящихся в автомобиле. Каково-же было мое удивление, когда вслед за моим командиром, из УАЗа вышел нач. разведки ВДВ п-полковник П.Я. Поповских и, незнакомый мне, высокий, слегка косящий глазами, майор. Быстренько спустившись с дерева, я доложил о проведении занятия. Проверив конспекты у меня и сержантов, офицеры продолжили свой путь. Несколько позже я был вызван к нач. разведки полка, который сказал, что принято решение откомандировать меня в Медвежьи Озера, для прохождения отбора в состав нового подразделения. Первоначально я пытался отказаться, т.к. служить в полку мне нравилось. Но услышав, что это новое подразделение СпН ВДВ, моментально согласился.

Отбор включал в себя проверку физической подготовки, тесты на слуховую и зрительную память, собеседование и т.д. Офицеров для экзамена собралось около сотни, но прошли отбор лишь три десятка. Одним из них был я. Так началась моя служба в 218 ОБСпН ВДВ, в должности командира 1-ой группы 1-ой роты.

И вновь, как и прежде, пришлось сесть «за парту». Приходилось учиться по ходу службы. Времени на учебу хватало, так как батальон был не полностью укомплектован личным составом срочной службы. А вот офицеров и прапорщиков было строго по штатному расписанию.

Почти всем офицерам пришлось переучиваться. У каждого на предыдущем месте службы была своя специфика. К примеру, я раньше служил в должности командира взвода наблюдения. На вооружении у меня состояли станции ближней разведки СБР-3. Отсюда и задачи у моего подразделения были отличны от задач других подразделений. Мы больше учились на слух отличать различные виды техники и передвижения личного состава противника. В СПЕЦНАЗе пришлось учиться не только слушать, но и видеть. Тактика передвижения на местности практически ничем не отличается. А вот со способами обнаружения объектов противника, определения расстояния до них и нанесения этих объектов на карту у меня, как и у многих, возникали трудности. Учились всему этому в полях, на офицерских сборах в уч. центре. Там-же проходили тренировки по стрельбе и тактической подготовке. Организовывали поиски. Одни учились делать схроны и тайники, другие их искали. И наоборот. Заново учились оборудовать «дневки». Много делились друг с другом личным опытом. Немало времени уделялось инженерной подготовке. Пришлось вспоминать училищные занятия и вновь заучивать таблицы расчета зарядов ВВ для различных конструкций. Ко всему прочему пришлось осваивать новые средства связи. А еще азбуку Морзе и прием и передачу групп цифр. Были занятия по истории применения наших и зарубежных подразделений СпН. Ну и еще можно добавить ко всему изучение иностранных языков. Ежегодная успешная сдача экзамена давала возможность дополнительно получать надбавку к жалованию.

Первое время бойцов переводили из других подразделений. Выбирать не приходилось, работали с тем, что есть. Но со временем, офицеры рот уже сами выезжали в войска, где и отбирали себе будущих воинов. Тем самым исключались возмущения, что работать приходится черти с чем. Уже будучи заместителем командира роты, я сам, неоднократно выезжал в такие поездки. Порой случались анекдотичные случаи. Один из таких произошел со мной в Литве. Я прибыл за бойцами в «учебку», но «сарафанное» радио уже сообщило, что из Москвы едет очень крутой «покупатель». Командирами всех мастей был отдан срочный приказ спрятать всех отличников, а на показ выставлять только чмырей и потенциальных уродов. В принципе, их можно понять. Готовишь себе специалиста, и вдруг его у тебя забирают неизвестно куда. А ты остаешься у «разбитого корыта». Об этом приказе мне случайно проговорился мой бывший сокурсник, который мною был незамедлительно напоен пивом в ближайшем пивбаре. Естественно за мой счет. Но игра стоила свеч. План созрел молниеносно. Уже вечером, в ближайшей аптеке, был куплен белый халат, а в военторге — эмблемы медицинской службы. На утро по ротам ходил слушатель Ленинградской медицинской академии, пишущий реферат по теме, типа: » Влияние тяжелых армейских будней на молодой и не окрепший организм молодого воина». При этом, я убедительно просил, что-бы мне, для беседы, предоставили «здравомыслящих» бойцов, а не кого попало. Для моих знакомых офицеров была приготовлена байка о том, что после контузии жизнь не задалась, пришлось сменить род войск и податься в медики. Глядя на их сочувствующие лица, меня разбирал дикий хохот. Но я крепился. Это продолжалось три дня.

Результатом моей работы стал список фамилий, который был отправлен в Москву. Надо было видеть лица офицеров, когда я строил свое новое подразделение на плацу. Из самых «мягких» угроз в мой адрес были, разве что, отказ пить со мной вместе не только пиво, но и ВОДКУ, а также, даже в трудную для них минуту, полный отказ присесть со мной на одном поле. Было немного грустно, но приятно вдвойне от проделанной работы…

Через два года службы в батальоне, я был вынужден убыть для дальнейшего прохождения службы в батальон ООН. Вернувшись через год я узнал, что на базе 218 ОБСпН развернут 45 разведывательный полк ВДВ. В родном батальоне вакантных должностей не оказалось и пришлось служить в 901 ОБСпН в роте спец. вооружения. Уже через месяц, в составе этой роты я убыл наводить конституционный порядок в Чечню. Скоро должен был начаться Новый 1995 год. Но это уже другая история.

В завершении хочется сказать об офицерах батальона. Это были офицеры, которые отдавали себя службе полностью, подчас жертвуя самым дорогим — своими семьями. Это и командир батальона, позже трагически погибший, майор Васильченко, и его заместитель Автаев, который все делал для повышения боевой подготовки. Также хочется отметить и офицеров управления: С.Чувырина,

П.Корчагина, В.Тарасова и многих других офицеров батальона. Отдельное спасибо хочется сказать офицерам моей роты: Бавдею, который принял командование ротой по возвращении из командировки в Приднестровье, ком. группы Г.Сафонову, прапорщику В.Иванкову, с которым позднее пришлось вместе служить на территовии бывшей Югославии в составе ООН. К сожалению всех и не перечислишь. Но это были настоящие ОФИЦЕРЫ. Особое спасибо хочетя сказать начальнику разведки ВДВ — П.Я.Поповских, который на всем протяжении формирования, обучения и

боевой деятельности батальона был бессменным куратором.

А моему отцу, полковнику в отставке, Гягжнас В.Э., низкий поклон за то, что сделал из меня настоящего человека и офицера.