Фотография
Пойма Сунжи в Черноречье. Та самая, по которой Басаев уходил из Грозного со своим отрядом. Говорили, что карту прохода им продал
Этого чеха взяли через несколько дней — он прятался в дотах. Его и ещё двоих. Помню, меня поразили их размеры. Когда я залез на БТР, где они сидели, рука ближайшего оказалась толще моей ноги. Пленные сидели связанными, с пакетами на головах. Поэтому я не знаю их лиц. От них пахло войной — сложно описать этот запах, но он очень неприятен. В целом, они были спокойны, но спокойствие это было спокойствием обреченного, когда уже понятно, что будет дальше. Да, от них исходил страх — страх пыток, но он не достигал паники.
К этим пленным я не чувствовал сострадания. Эти были из непримиримых, как их называли тогда. Боевики. Воины. Гориллы. Грязные, вонючие, но огромные, сильные и волевые. Передушили бы всех при первой возможности.
Хотя я и не хотел, чтобы то, что с ними произойдет, произошло бы. Лучше
Двоих пленных сразу же сдали особистам. А этого комбат оставил себе.
Он гонял его в пойму, на это минное поле, где лежали трупы, и пленный приносил ему деньги и оружие. Говорили, что за три дня он принес комбату тридцать тысяч долларов.
На третий день он
Ординарец комбата, Шиш, вывел его на дамбу и расстрелял в живот. Потом хвастался: «Я такого матерого боевика завалил».
С Шишом после этого перестали здороваться. Быть палачом — ещё не значит быть солдатом.
Я никогда не фотографировал трупы. Но в этот раз снял
Я хотел подарить карточку Шишу. С пожеланиями спокойной ночи.
Он и сам потом рассказывал, что расстрелянный ему снится.