«Общество страха»: приватизация насилия – приватизация безопасности

Только гнев и страх заставляют применять насилие. Фрэнсис Бэкон (1561-1626)

   Он проявляет себя прежде всего в том, что в контексте т.н. «(очередной) мировой войны» (в состоянии которой сейчас находится глобализированный мир) все большее распространение получают социальные настроения (во многом подстегиваемые политически), порождающие атмосферу страхов и угроз. Вместе с У. Беком можно обратить внимание на то обстоятельство, что процесс социально-экономической модернизации, начатый вместе с индустриализацией, уже породил новые социально-психологические феномены: «Движущую силу классового общества можно выразить одной фразой: «Я хочу есть!» Движущая сила общества риска выражается фразой: «Я боюсь!» Место общности нужды занимает общность страха».

Ключевые угрозы национальной безопасности большинства современных стран видятся исходящими от международного терроризма. Феномен терроризма, удобен своей абстрактностью – ведь под «терроризм» при желании можно подогнать что угодно. Реальная проблема заключается в том, что «терроризм» – это одно из многих проявлений «приватизированного насилия», что становится все более разнообразным и постоянно возрастает. Соответствующее «право на массовое применение насилия» (традиционная прерогатива государства или революции) присваивают себе уже не только и не столько государства, их объединения либо их официальные представители (армии и спецслужбы), но и различные неофициальные и неправительственные группы, движения и организации. А обстоятельство ослабления государства в условиях пресловутого «постмодерна» только усиливает данную тенденцию.

Объединяя всех тех, кто использует насилие в своих узких целях, с «террористами», во многих странах власть не только становится не в состоянии адекватно «овладеть» самим феноменом приватизированного насилия, но и использует как повод для расправы с собственными политическими противниками, что также применяют насилие для достижения своих политических целей. (В связи с этим можно вспомнить, что Ф. Энгельс, в положительных тонах описывая традицию Швейцарии оставлять каждому военнообязанному личное оружие, утверждал, что в подобных условиях ни одно правительство не посмеет предпринимать действия, могущие вызвать серьезный протест граждан.)

Если посмотреть на проблему приватизации насилия под углом участников этого процесса, то окажется, что «мир приватизированного насилия» состоит из пяти взаимопересекающихся групп, существенным образом различающихся между собой:

(1) частных фирм или организаций (негосударственный «сектор безопасности»), предоставляющих услуги обеспечения безопасности, защиты и охраны или смежные («частные армии» и т.п.);

(2) организованной преступности, использующей насилие (пиратство, торговля людьми, оружием и т.п.) с целью получения прибылей;

(3) террористов, использующих насилие для достижения политико-идеологических или религиозно-идеологических целей;

(4) военизированных формирований («эскадроны смерти» и т.п.) и повстанцев, использующих насилие для достижения властно-политических целей;

(5) протестных групп («антиглобалисты» и пр.) или индивидов («UNABomber» Тед Качински и ему подобные), прибегающих к насилию чтобы «заявить о себе» или популяризировать свои идеи.

Этих внешне непохожих акторов внутренне объединяет готовность использовать вооруженное насилие – при том, что сами цели и группы, на которые направленное насилие («целевые группы» или объекты насилия), а также их отношение к государству существенным образом различаются.

В то время как частный «сектор безопасности» (порой спекулируя на насилии или угрозе его использования), военизированные формирования или организованная преступность преследуют в основном экономические цели, террористы или повстанцы стараются добиться решения задач политического характера. Главной целью ударов повстанцев и преступности являются представители или органов власти, или конкурирующих преступных группировок, тогда как террористы и военизированные формирования в первую очередь наносят удары по мирному населению, а структуры частного сектора безопасности – направляют свою деятельность на противодействие этим группам. Ареал деятельности как повстанцев, так и военизированных формирований по обыкновению носит географически ограниченный («локальный») характер и нацелен, как правило, на установление максимального «силового» контроля над определенной территорией. Тогда как деятельность международных террористических сетей и транснациональной организованной преступности становится действительно глобальной.

Военизированные формирования и повстанцы стремятся подорвать монополию государства на использование насилия, подменяя ее своей собственной, тогда как террористы и преступность сосуществуют с государственной монополией, а в ряде случаев даже сотрудничают с государством.

Особое место занимает феномен «ненасильственного сопротивления», ярко проявившийся в последнее десятилетие во время т.н. «цветных революций» (начиная с Сербии, Грузии и Украины и заканчивая сегодняшней «арабской весной» и пр.). Основные «движущие силы» подобных проектов апеллировали прежде всего к угрозе применения насилия властью. Т.е. они использовали феномен насилия в социально-политических интересах, только «с обратным знаком». При этом конечной целью реализаторов данных проектов является прежде всего приход к власти и установление контроля над государственным «аппаратом насилия», сконцентрированном в «секторе безопасности» (армия, полиция и т.п.). Более чем примечателен также откровенно международный характер реализации подобных «геополитических проектов» революционного характера.

При всем схематизме приведенных расхождений, только с их учетом можно сложить адекватное представление о современном «мире приватизированного насилия» и проблемах его функционирования и развития.

 

Приватизация насилия: геоэкономика безопасности

 

Мы надеемся приблизительно, зато боимся точно.

Поль Валери (1871-1945)

 

Трагические события 11 сентября 2001 г. в США и их геополитические последствия (военные кампании в Афганистане, Ираке и т.д.) не могли не обозначиться на социально-экономическом и сопредельных измерениях безопасности.

Новые реалии «мира приватизированного насилия» повлияли на стратегии безопасности не только в национальном, но и в международном (с субрегионального до глобального) измерениях.

Это проявилось прежде всего в следующем.

Во-первых, транснациональный бизнес (институционализированный ТНК и ТНБ), вместе с близкими и подобными ему акторами, становится новым полноценным субъектом международной экономической и даже политико-экономической безопасности. Вместе с тем, как считают геоэкономисты А. Негри и М. Хардт [4], экономические отношения становятся все более менее зависимыми от политического контроля, а национальное государство приходит в упадок. В результате «Империя становится политическим субъектом, эффективно регулирующим эти глобальные обмены, суверенной властью, которая правит миром». Уточняя этот тезис, российский исследователь Б. Кагарлицкий отмечает, что «принципиальная новизна современности состоит не в том, что национальное государство слабеет, а в том, что корпорации приватизируют ее».

Во-вторых, возросла важность геоэкономической составляющей международной безопасности. В годы «Холодной войны» вопрос геополитической безопасности доминировали над проблемами геоэкономическими. СССР во имя геополитической безопасности (прежде всего в ее военно-политическом измерении) приносил в жертву социально-экономическую составляющую национальной безопасности (благосостояние собственного народа). Одновременно Кремль садил на «экономическую иглу» лояльные («просоветские» или «избравшие социалистический путь развития») политические режимы стран «третьего мира» – во имя геостратегических амбиций. Последним занимались и Вашингтон «сотоварищи».

Яркое проявление изменения приоритетов в пользу геоэкономики – международный скандал вокруг проекта «Эшелон» («Echelon»). Изначально создаваемый как элемент информационно-политической безопасности (структура разведывательного контроля за информационно-коммуникационному пространством) «Эшелон» стал использоваться как средство экономического шпионажа – добыча «закрытой» коммерческой информации с целью обретение конкурентных преимуществ в борьбе за экономические проекты. В середине 2000 г. специальная комиссия Европейского парламента начала расследование деятельности «Эшелона», по результатам которого был сделан главный вывод: главная задача системы «Эшелон» — перехватывать частные и деловые сообщения, а не вести наблюдение за военными объектами. (В свою очередь официальный Вашингтон признавал участие разведки в поддержке компании «Boeing», заключившей контракт на поставку самолетов в Саудовскую Аравию – развединформация о возможной взятке со стороны европейского филиала концерна «Airbus Industry» фактически сорвала его крупную сделку с властями Эр-Рияда, оказав услугу американскому «Boeing».)

Анализируя под этим углом зрения террористический акт 11 сентября 2001 г., преследовавший политико-идеологические цели, можно увидеть, что террористическая сеть организации «Аль-Каида» также атаковала непосредственно социально-экономическую инфраструктуру США, а опосредованно – всего Запада. Стратегическая цель этого нападения – остановить или, как минимум, перенаправить потоки капиталов, информации, а также человеческие и туристические потоки, представляющие нынче самые важные динамические составляющие общественного развития. Этим создается масштабная угроза экономической безопасности мира в целом. Профессиональный «силовой» аппарат, в который современные общества вкладывали огромные инвестиции с целью обеспечения собственной безопасности (как «физической», так и базирующейся на ней «социально-психологической»), просто «обходится» – а в качестве целей для атак выбираются физически наиболее уязвимые места этих обществ. Так например, после терактов в «туристических» странах (таких как Египет или Турция), у последних сокращаются туристические потоки и страдает общенациональная сфера услуг. Порой дело может дойти чуть ли не до экономического кризиса в стране (в значительной степени зависимой от туризма), что создает угрозу политическому режиму (с соответствующими геостратегическими последствиями для всего региона).

Меры безопасности авиаперевозок, введенные после 11 сентября 2001 г., привели к ощутимому замедлению пассажирских потоков на стратегических транспортных направлениях, и общему возрастанию расходов времени. Это вместе с непосредственными расходами на меры безопасности имеет следствием большие потери авиакомпаний, а через них – проблемы целых секторов экономики. Поскольку в капиталистической экономике «время – деньги», то террористы приводят в движение соответствующие рычаги. И очевидно, что эти рычаги действуют также даже при отсутствии терактов в виде периодически повторяющихся угроз и постоянных превентивных мер безопасности.

В-третьих, изменились сущностные характеристики «рынка вооружений», постепенно трансформирующегося из государственного («централизованного») в негосударственный («децентрализованный»). В годы «Холодной войны» и блокового противостояния военно-политическая конфронтация выливалась в ряд локальный вооруженных конфликтов, основными поставщиками ресурсов для ведения которых (оружия и техники, советников и техников и т.п.) были ключевые военно-политические игроки (США и СССР с сателлитами); последние достаточно жестко контролировали соответствующие «рынки». С окончанием эпохи масштабного противостояния возникла нерешенная доныне проблема ликвидации огромных арсеналов оружия и военной техники, а также сопредельного «избыточного имущества». Тем более что во многих стран бывшего «социалистического лагеря», попавших в фазу системного социально-экономического кризиса, не хватало ресурсов (прежде всего финансово-экономических средств) на их утилизацию или даже хранение и охрану.

Период конца 1980-х – начала 1990-х гг., ознаменовавшийся минимизацией военно-политического противостояния, не только не ликвидировал «старые» конфликты (в частности, гражданские войны в «третьем мире»), но и породил новые (на Балканах, в «горячих точках» СНГ и т.п.). В многочисленных «горячих точках», которых появлялось все больше, возникала потребность в вооружении – и этим воспользовались многочисленные «посредники» – как фирмы, так и частные лица вроде И. Бута (вспомним фильм «Оружейный барон»). Все слабее контролируемые огромные арсеналы оружия, боеприпасов, техники стали «лакомым куском» для новых акторов военно-экономических отношений периода «приватизации насилия» – прежде всего коррумпированных членов правительства, частных и полуприватных посредников, многочисленных сепаратистских негосударственных и полугосударственных вооруженных формирований.

Окончательно оформился и приобрел достаточно завершенный вид такой феномен как «частные армии». Так, во время Боснийской войны (весна 1995 г.) сербские формирования, несмотря на значительное преимущество по количественным параметрам, понесли существенные потери от хорватских подразделов, алгоритм деятельности которых полностью отвечал правилами тактики и стратегии НАТО. Как предполагают эксперты, проведенная хорватами операция «Шторм» была спланированная американской компанией Military Professional Resources Incorporated (MPRI), хотя последняя возражает свое участие. Приблизительно в то же время южноафриканская фирма Executive Outcomes спасла от повстанцев правительство Сьерра-Леоне. В Анголе в 1990-те гг. было задействовано больше 80 компаний «военных подрядчиков», чьими заказчиками выступали как правительства, так и большие корпорации. Например, для охраны своих объектов в Колумбии британская нефтяная монополия British Petroleum нанимала целые батальоны местных военнослужащих, боевую подготовку которых обеспечивала британская Armourgroup.

В-четвертых, вследствие развития событий по сценарию «приватизации насилия», государство стало рассматривать частный сектор в качестве полноценного равноправного партнера в деле обеспечения национальной безопасности. Идея такой «приватизации национальной безопасности» заключается в том, что предприниматели случаях действуют эффективнее государства. Однако громкий и резонансный скандал вокруг «охранной» деятельности американской компании «Blackwater» (сумевшей стать партнером госдепартамента США и за шесть лет получить более $1 млрд бюджетных денег) достаточно ярко проявил «обратную сторону медали».

В новых условиях в США администрация Дж. Буша-мл. подвергла «приватизации» целые государственные (силовые!) ведомства. В результате традиционно «закрытое» ЦРУ все более открыто занимается финансированием «третьих компаний, которые разрабатывают технологию. Это венчурный фонд, который «сидит» на бюджете ЦРУ – финансируется десяток компаний, разрабатывающих средства поиска в Интернете, и средства анализа информации» [8]. Военная разведка (РУМО) Пентагона также выделяет едва не миллиарды долларов частным подрядчикам, поручая им сбор и анализ разведывательной информации. Созданное как реакция на теракты 11 сентября 2001 г. Министерство внутренней безопасности США (US Department of Homeland Security) сразу обратилось к «аутсорсингу» («(внешнему) подряду») – к частным фирмам. За первых пять с лишним лет (с 2000 по 2006 г.) объем федеральных подрядов более чем удвоился, а число сотрудников частных компаний, которые выполняют государственные контракты, превышает численный состав госслужащих. Из частных компаний гиганты подрядного бизнеса постепенно превращаются в «квазигосударственные агентства» – ибо государственные подряды достигают 90-95% деловой активности последних. Так, малоизвестная компания SAIC (Science Applications International Corporation) со штатом в 44 тысяч сотрудников (больше, чем министерства труда, энергетики и жилищного строительства вместе взяты) в 2008 г. имело государственные контракты на сумму 13,6 млрд долларов США.

Эксперты порой вынуждены констатировать: «Результаты того, что внешняя политика Соединенных Штатов в последние годы все в большей степени приватизируется, остаются недостаточно изученными и малопонятными».

В-пятых, такие события как теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне (2001 г.), Москве (2002 г.), Мадриде (2004 г.), Лондоне (2005 г.) и других городах повлияли на субъективное измерение (не)безопасности – доминирование настроений незащищенности, а соответственно и существенную актуализацию нужд в услугах по обеспечению безопасности, которые, как стало серьезно и весьма небеспочвенно опасаться западное общество, государство не может удовлетворить.

На фоне этого стал бурно расти сектор биржевых продаж акций кампаний, специализирующихся на предоставлении услуг безопасности (физической охраны, индивидуальной защиты и т.п.) и соответствующей продукции (системы охраны, наблюдения и т.п.). Опосредствованным следствием стало появление своеобразной «идеологии безопасности», что обозначилась на «экономической культуре» и обновлении подходов бизнеса к вопросам безопасности. Опираясь на такие исследования как бизнес-обзор компании Pricewaterhouse Coopers (где утверждалось, что более 42% бизнеса сейчас рассматривает расходы на безопасность как стратегическую инициативу) можно утверждать, что вместо того, что бы «реактивно» реагировать на атаки и вторжения, компании хотят заранее быть «проактивными» в развертывании систем защиты с целью предотвращения возможных неприятностей в будущем. Это, в свою очередь, обозначилось на «качестве» экономической разведки, которая постепенно доминирует над политической.

Кроме того, в контексте перехода к постиндустриальному обществу (Э. Тоффлер) с развитием соответствующего типа войн («четвертого-пятого поколений»), где доминирует высокотехнологическая компонента, существенно возросли общие военные расходы (прежде всего как ключевая составляющая расходов на безопасность).

Инвестиционная банковская фирма Merrill Lynch в начале 2007 г. (в разгар военных кампаний США с союзниками в Ираке и Афганистане) опубликовала 20-страничный доклад для инвесторов о мировой гонке вооружений, в конце которой привела перечень с перечислением тех областей, что могут получить более существенное финансирование от американского правительства. В докладе отмечалось, что общемировые войску расходы отбирали 2,5% ВВП всех стран планеты, что составляло 173-184 доллара на душу населения (в сравнении с 135 долларами в 2001 г.!). Merrill Lynch, отмечая, что эти расходы резко пошли вверх в последние пять лет (как раз с конца 2001 г.), сделала вывод о том, что «все показатели говорят о продолжении роста таких расходов».

По данным Стокгольмского международного института исследований мира, общемировые расходы на военные потребности в 1990 г. (то есть за год до распада СССР) превышали 1 триллион долларов США, после чего начали сокращаться. Однако – в контексте изменения геополитической и геоэкономической ситуации в мире – на протяжении последнего десятилетия они начали снова расти, и в 2005 г. снова переступили планку в 1 триллион (долларовые цены 2003 г. с поправкой на инфляцию).

 

Вместо выводов

Быть рабом страха – самый худший вид страха.

Джордж Бернард Шоу (1856-1950)

 В современных условиях феномен насилия носит «глокальный» характер. С одной стороны, в глобальном масштабе наблюдается «приватизация насилия». Деятельность множества ключевых международных акторов (начиная с транснационального бизнеса и заканчивая международным тероризмом) не только подрывает суверенитет государства – и прежде всего его право на насилие, но и представляет серьезную альтернативу последнему.

Реальны также перспективы закрепления в качестве доминирующей своеобразной «идеологии насилия» как социально-психологической атмосферы социально-экономической и политическо-экономической деятельности. Феномен «ненасильственного сопротивления», проявившийся в череде т.н. «цветных революций» является обратной стороной данной идеологии – ибо апеллирует прежде всего к идее применения государством апарата насилия.

Основным социальным институтом, который занят обеспечением безопасности в современном обществе, является государство. Вместе с тем, бурными темпами растет и развивается феномен «приватизации безопасности». Феномен «частных армий» и пр. окончательно размыл грань между ключевыми компонентами безопасности: военно-политической (государство), политико-экономической (бизнес) и социально-политической (общество).

Взаимопересеченные тенденции усиления взаимосвязей государства и бизнеса в сфере обеспечения безопасности – с одной стороны, а также рост расходов на безопасность (оборону и пр.) представляют собой новый феномен. Он проявляется в формировании предпосылок к появлению принципиально нового субъекта безопасности – «государства-корпорации». Особенностью данного субъекта видится размывание традиционного разграничения «полномочий» государства и бизнеса в вопросах обеспечения национальной (социополитической) безопасности с одной стороны и приватной/частной (социоэкономической) – с другой. 

***

Источник — Хвиля.орг