Чеченский Батя в зоне апокалипсиса

Целитель Души и опора солдатам
Не кланялся пулям, хоть рядом шёл бой,
Свой бронежилет отдавал он — ребятам,
И смерть обходила его стороной.

Виталий Иванов

Десантура, Афган, Первая Чечня, ранения, контузии, плен у Хоттаба, Вторая Чечня, 17 орденов и медалей. Человек-легенда. Батя, Батяня, монах-воин Киприан-Пересвет — так его прозвали бойцы. Духовник всего воинства российского, молитвенник за воинов, защитник ветеранов. С этим замечательным, ярким человеком, схимонахом Исаакием, нам сегодня представилась уникальная возможность побеседовать. Беседа происходит в его келье, из которой открывается вид на вавилонские башни Москва-Сити. Русская схима с изображением Голгофского Распятия, деревянный игуменский посох — и стеклобетонные пирамиды с блескучими огоньками. Духовность и материальность. Бог и маммона. Отец Исаакий в этой борьбе всегда находился на стороне добра, искореняя зло на нашей многострадальной Родине. Перед нами его повествование о многотрудном пути войскового священника обновлённого Русского Воинства.

После пострига я никогда не рассказывал о своей прошлой жизни, о войне в Афганистане — Исаакия на той войне не было, так же как и Киприана. Там был другой человек по имени Геннадий, которого, давая монашеские обеты, я похоронил. Могу сказать одно: мне за него не стыдно. Будучи верным тем годам, я продолжаю дружбу, служение и окормление ветеранов, поднимаю память Афганистана. Самые сильные книги об этой войне, несомненно, принадлежат перу моего великого друга Александра Ляховского. С его смертью я потерял часть себя — он был для меня духовным сыном. На его могиле я поклялся в этом году дописать свою книгу о Чечне, на которую генерал Ляховский меня и вдохновил. И Афганистан, и Чечня — это непрерванная историческая нить. Все прошедшие годы я работал с ветеранами обеих войн и других горячих точек, о них и пишу книгу. Эти люди, пусть и разбросанные теперь по всему миру, никогда не позволят себе услышать команду «отбой» и никогда не выполнят команду «разойдись». И те, кто ушёл в вечность, и те, кто продолжает жить, и те, кто ещё придёт в этот мир — мы остаёмся в одном строю защитников Отечества. Наше Отечество, по милости Божией, живо, и ребята, несмотря на то, что скуден кусок их хлеба, счастливы служить во славу своей страны.
А про связь Афгана и Чечни я скажу вот ещё что. В передаче «Взгляд» меня как-то спросили, что такое война в Чечне. Так вот, это не война вовсе, а мафиозная разборка на кремлёвском уровне. Наркодоллар начинался в Афгане, нефтедоллар продолжается в Чечне. Есть ряд политиков и бизнесменов, которые кормятся на крови, на войне. Всегда здесь замешаны деньги, всегда предательство, как на такое смотреть? Я сейчас это спокойно говорю. Ведь зачем кому-то видеть мои слёзы за молитвой, они принадлежат Господу.
А на чьи плечи легло бремя войны? Конечно, на простых русских парней. Покаяния перед этими святыми ребятами государство так и не принесло. Виновники бойни, посылающие наших детей на съедение Молоху под названием войны — это убийцы, преступники, нужно назвать вещи своими именами… Но я не осуждаю. А вот обличать — моё право и долг. Архидиакон Стефан — первый святой, который погиб за веру Христову — был убит за то, что он обличал фарисеев, которые выдавали себя за поборников нужд верующих и за верующих как таковых, не являясь ими. И архидиакон, принимая мученическую смерть, вслед за Спасителем произнёс: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят». И придёт такое время, когда всё встанет на свои места — суд истории, а затем и Суд Божий не минуют тех преступников, что повинны в Чеченской трагедии. И в моей книге я их обличаю, потому что сам всё видел и у меня есть право говорить. Не право писателя, который сидит дома, смотрит в форточку и пишет, что в голову взбредёт, а право живого свидетеля всех трагических событий последних десятилетий. Во все времена в описание истории вносились какие-то правки. Вот, сейчас, посмотрите, история церкви православной — по-фарисейски переписана в угоду времени. Я понимаю такие понятия, как величие Церкви и величие народов — но не величие личностей, во имя которых правится история. Пишут: «Сталин победил в войне», а, простите, народ, что, в это время сидел на завалинке и смотрел, как Сталин побеждает? Нет, народ — это щепки, которые летят — что при Сталине, что в Чеченскую войну.
Ельцин назначил Грачёва министром обороны за то, что тот хорошо плясал. Но были и настоящие генералы, боевые, такие, как Лев Рохлин, которые воевали и благодаря своему умению вытаскивали людей из пекла. С гибелью этого генерала страна потеряла великого полководца. Одного из последних настоящих генералов. Таким был и генерал Варенников. Я имел честь быть с ним знакомым лично, и вот что мне говорил этот замечательный полководец, благодаря таланту которого наша армия в Афгане не понесла лишних потерь: «У нас чёрт те кто занимается религией и никто духовностью. А ты, — говорит, — как раз этим занимаешься: у тебя в строю и мусульмане, и атеисты, и православные, все подряд, и для всех ты Батя. Ты посмотри на мудрость воинскую: ты прошёл с ними две войны, в окопах спал, и они тебя Батей зовут, а во вторую войну к ним приезжали священники с подарками-конфетками да крестиками — те батьки. Чужие они для воинов, а ты — свой».
Когда я слышу, что, вот, Батя, такой человек… Как тяжело это слышать, как несправедливо по отношению к тем людям, с которыми бок о бок я прошёл войну. Известность моя создана людьми как потребность. Поэтому так всё преувеличено, так всё разукрашено бантиками, рюшечками да оборочками… А давайте возьмём этого Батю с иконостасом на груди, с крестом на шее и отнимем от него всех тех людей, которые ему жизни посвящали, которых любит он и которые любят его. Что останется? Да не больше вот этого игуменского посоха! Вообще, ветеранам присуща скромность. Ребята-афганцы надевают награды только при редких встречах боевых товарищей, во имя тех, кто ушёл в небо. И никогда вы не увидите протянувшего руку за подаянием (для себя) ни одного ветерана горячих точек, этого не было и не будет. Умирать от голода будут, но никогда медали не наденут и на паперть не сядут.
Почему Батя носит награды, я могу объяснить. В девяносто пятом году я был награждён за поход в Урус-Мартан, где у нас были три засады, одна артиллерийская, плюс форсирование реки, и мы остались живы, у нас потери — ноль, трёхсотки даже не было. Молитва, совмещённая с профессионализмом воинов, спасла положение. И таких мышеловок, где мы должны были все, под нулик, остаться и прах наш был бы развеян, Господь позволил избежать, дав нам мудрость. А условия были такие: командование передало наш маршрут боевикам — куда мы пойдём, в каком количестве и т.д. Поэтому мы шли совершенно другими дорогами, а не теми, которые были в приказе. У нас были наблюдатели с чеченской стороны: «Куда, куда ви едете???» Не на мины едем, не на засады боевиков мы едем… Когда духи попытались укатать нас в Урус-Мартане, мы просто растаяли на их глазах. Мы должны были закончить разгрузку, и тут бы они нас и прихлопнули, не повредив груза. А мы разгрузились и растворились. Россия сделала тогда большой подарок Урус-Мартану: мы привезли им питания на несколько месяцев, даже детского, и подгузнички, и медикаменты, и палатки — всё-всё, что людям нужно. Это была огромная сводная колонна, грузы были от МЧС. Нас «Витязь» прикрывал — мои ребята — мы спокойно себя чувствовали…
Мы не воевали с Чечнёй — это чушь. А пропагандистскую войну с самого начала проиграли, потому что не были к ней готовы. Да и вести её нам просто-напросто не давали. Но понемногу, всё же, удавалось преуспеть. В Урус-Мартане, пока ребята разгружались, я собрал, простите за мирское слово, митинг — да просто душевный и духовный разговор с людьми повёл. Я вспомнил о нашей единой истории, где русские плечом к плечу с чеченцами воевали за нашу страну, отбивая нашествие иноплеменников германских. И тут к нам подошёл один чеченский ветеран с орденом Великой Отечественной войны, и мы так тепло с ним разговаривали!
А как относились к бесконечным предательствам со стороны нашего государства сами бойцы и командиры, с которыми мне пришлось ходить вместе дорогами Чечни? Да знали они, что их предают, но оставались верными присяге. Офицеры видели и знали больше, чем молодые ребята, но те не убегали, а офицеры и контрактники их одних тоже не бросали. А воинам, прошедшим Афган, до последнего не давали придти на помощь молодому российскому воинству — было секретное указание верховного командования на этот счёт. И лишь в самом конце первой кампании «афганцы» пришли на подмогу ребятам и своим опытом позволили избежать потерь. Сколько жизней они спасли, мои «афганцы»! Они учили ребят ОСТАВАТЬСЯ ЖИВЫМИ.
Но в основном, всё же, командовали паркетные генералы и офицеры от скамьи — выпускники военных кафедр, считай, гражданские, без опыта командования. Это люди, которые приезжали в командировку на сорок пять дней. Молоденький офицер оказывается в совершенно другом мире войны, где ой как страшно… Дней через десять с ним более-менее разговаривать можно — оцепенение от ужаса проходит. И вот, такой ротный или даже комбат страх свой начинает заливать спиртным. Там пили всё, что булькало, пьянка была страшная… И он пьяный бегал с пистолетом: «Застрелю! Расстреляю!» По фильмам следует, что он в первом же бою получил бы в спину пулю. Но в жизни не так было. Командовал такой горе-офицер срочниками, которые в СКВО призваны и там же дембельнутся. И эти мальчики, карандашики — пускай их там сопляками называли — эти герои, фронтовики великодушно прятали этого обгадившегося от страха засранца за свои спины. Не стреляли ему в спину, а за свои укрывали, понимая: «Ну, что, больной дурак он, ведь его тоже мамка там ждёт». Вот оно, величие наших ребят!
Для чего вообще на войну поехал? Потому что гибли дети. Я ожидал стать на чеченской земле, объятой войной, сто первым священником, думал, подойду к братьям, поклонюсь да скажу: «Братья, разрешите в строй стать, получить задачу…» Пришёл, а там вообще никого нет — указом Патриарха запрещено было священникам ехать на войну, дабы «не разжигать межнациональную и межрелигиозную роль своим присутствием».
Только в Грозном был отец Анатолий, настоятель храма Михаила Архангела, и мы с ним вместе служили в подвалах. А ещё помогали раздавать продовольствие, одежду, медикаменты. Были развёрнуты госпиталя, где работали настоящие врачи от Бога, волшебники.
В Чечню мы пришли спасать. Спасать преданных русских, чеченцев и всех остальных. И хоронили всех вместе — Господь разберётся уж, чьи останки. Политикой я не занимался — моё дело достойно похоронить. Гробов не было, но были мои слёзы, были свечи, был ладан — и по четыре рва с усопшими в день. Телами были, буквально, усыпаны площади в городе. Обглоданные птицами и собаками, раздавленные гусеницами, обгоревшие, фрагменты тел… Всё соскребали лопатами… В каждом дворе захоронение, 50-70 см глубины, то есть, с великим нарушением — да и вообще нельзя закапывать в жилом секторе! Мы их, когда бои ослабли, эксгумировали, старались по возможности провести опознание — и многие были опознаны. Ну а среди наших воинов было очень много невостребованных тел, а что это за тела? Детдомовские, такие, как я. У него ничего нет, кому он нужен?..
И мы увозили их. Господь подсказывал, что надо хоронить не на территории Чечни. И вот я брал машину, «газик» шестьдесят шестой, и на нём отвозил тела наших ребят за территорию Чечни — хоть на несколько километров от границы. Чувствовалось, что нас допредадут. Как это вскоре и произошло… И пришли выдающие себя за ваххабитов люди, якобы несущие народу Чечни закон шариата, туда-сюда. И, конечно, все наши могилы были осквернены. На некоторых местах захоронений боевики устраивали клозеты…
Вспоминать войну трудно. Книгу сейчас пишу о Чечне — ночами не сплю, потому что я ухожу из этого мира, возвращаюсь в тот. Всё равно, что по триста пятидесятому разу там побывал. Те же переживания.
А тяжелее всего там было, конечно, ребят терять. А в физическом плане что могло быть тяжёлым, на то Господь силы давал, и тяжело не было вовсе. Например, если взять, сколько я спал. Ну, часа три, может, и выходило, урывками по пятнадцать минут. Обязательно к тебе кто-то заглянет: «Бать, к тебе можно?» — «Да, конечно». Исповеди, исповеди, исповеди… От рядового до генерала — все хотели жить. А на войне неверующих нет, Господь там всем открывается. Ведь что такое война? Это совершенно другая ипостась, через неё Господь показывает, что будет с нами, если мы не опомнимся. Война — это зона апокалипсиса. Словам Писания каждодневно находились подтверждения на улицах и дорогах Чечни. И люди приходили к вере.
Сам я был крещён и верил с детства. А к монашеству пришёл после Афгана. Важным событием стала новая гражданская война, которая чуть не вспыхнула во всю свою смертоносную силу. Я стоял перед казачеством — настоящим, не мафиозным, не костюмированным, расплодившимся потом, а начавшим своё возрождение родовым казачеством (ведь и сам я потомок казака Енисейского казачьего войска, хоть и воспитывался добрыми людьми, отец с матерью в ГУЛАГе на Дальнем Востоке сгинули). Казаки испрашивали благословения, чтобы смести ельцинскую клику с лица земли русской, но я сказал им на это: «Упаси вас Бог, спасая Отечество, пролить кровь братьев и сестр своих! О н и хотят того, чтобы мы начали друг друга у б и в а т ь, но мы сохраним единство народа русского!» И, по Божией милости, не пролились тогда реки братской крови, и Россия не была оккупирована «миротворческими войсками» под рукоплескания всего «прогрессивного человечества».
Но, конечно, не только погибшими занимался я в Чечне, но и живыми. С ребятами ходил на задачи и спал вместе с ними всегда в окопах да палатках. Они во вшах — и я во вшах. А на следующий день интенданты прилетают, баню всем, обмундирование новое. Почему? Ребята обносятся, в дырке ходят, дыркой прикрываются, пожалуются офицерам, а те их по матери. А меня кто же по матери осмелится? Вот и старались ребята меня к себе пригласить — не только им духовную помощь оказывал, но и материальную. Ведь нормальное питание и обмундирование просто необходимо, чтобы здоровье воинов сохранить. Им же папками становиться, а у них после войны этой проклятой проблемы по мужской части… Ну разве можно так с детьми? Я и командирам всегда говорил: «Ответственность на вас огромная. Ваша задача не просто победить, а вернуть матерям живыми их сыновей. Грех на вас за каждого погибшего — убил чеченец, а виновны вы: значит, не оберегли, не обучили. (Это если по лености, по разгильдяйству у офицера бойцы гибнут — если всё от него зависящее сделал, то какой спрос…) Сам бой не так часто, так гоняйте всё время бойцов до седьмого пота, чтобы ребята прямо автоматически прыгали, чтоб не боялись боя, знали, что можно, что нельзя делать. Война — работа, со своей техникой безопасности. Снайперы… Научи распознавать, где снайперы». Вот я их учил, с ними ходил. Если они идут в ниточке, я должен быть на первой броне. Я верующий, что под бронёй прятаться? Поэтому без бронежилета. Ведь Господь сказал, чтобы мы жили и не боялись — без Его святой воли и волос не упадёт с нашей головы. Господь так сильно хранил бойцов, когда я был с ними, что не то что двухсотки, даже трёхсотки не было. А ребята не дюже верующие, так говорили: «Батька — талисман!» А после боя души лечить приходили. Уныние на людей нападало, а я им за отцов-дядьёв советы давал, весёлый дух поддерживал. И сказки, бывало, рассказывал, и до колик смешил — тоску смертную Господь через меня от них таким образом отводил. Ведь в такие моменты они бывали вырваны из войны и оказывались в том мире, в котором они привыкли быть — мире духовности, душевности. Души их очищались от страха, от усталости, и они чувствовали себя отдохнувшими не день и не два. Это было совершенное лекарство, которое им давал Господь.
Вот однажды был такой случай. Всё ясно — каюк нам наступил. Боеприпасов не осталось, идти только в рукопашку — лопатки, штык-ножи. А духи наше положение прекрасно понимали, они радиоперехватом владели здорово, и уже скалили зубы, готовясь нас тёпленькими взять. Потом пленный дух рассказывал: «Раскромсали бы мы вас на фарш, уже затворы передёрнули. И вдруг от вас начинает доноситься гомерический хохот, и раскатывается волной всё сильнее и сильнее». А я просто собрал ребят и начал им одесские байки травить. А пока суд да дело, к нам на помощь подскочила «шилочка» на «камазе», да свинцом духов поливать начала — ой, как она по зелёнке работает славно! В общем, сбили им атаку. А в это время вертушечки подлетели — ка-ак благословили их там нурсами по нашей просьбе! Вертушки — это всегда, как подарок от Бога. А там уже и броня пришла, в общем, раздавили духов.
Всегда Господь спасал. Говорить, что всё, конец, не нужно. Обратись к Господу — и чудо явится перед тобой. Если нет такой веры, то и всё, проиграл уже сразу. Нельзя полуверить, нельзя верить в процентном отношении. Надо полностью отдаться в руци Господа. Я и ребятам говорил: «Обращайтесь к Спасителю, просите, что живыми остаться хотите, говорите, что пожить хотите, детей родить и воспитать во славу Его и Отечества», — и вдруг чудо, все живы, не хочешь — поверишь.
Между Первой и Второй Чечнёй разница в потерях. Во Вторую Чечню у нас было фронтовиков много, и были совсем другие цифры. Но всегда мешал Кремль, всегда безграмотные политики лезли к нам.
Нет такого юридического понятия, как, вот, я. Не значусь ни в каких казённых бумагах — значит, меня не существует. Только единожды командующий группировки назначил меня помощником по работе с личным составом, замполитом то бишь. Вообще, дурацкое название — замполит, и функцию им дали в корне неправильную — наблюдать за людьми. Этим контрразведка заниматься должна, а в армии нужно иметь человека, к которому солдат может придти не как к командиру, а как к старшему товарищу, который посоветует, объяснит, поддержит дух воина в трудную минуту…
Не терплю аплодисментов, когда приходится речь сказать иногда. Другое дело, если крикнут троекратное «ура» — не мне, а всем нам: и тем, кто в строю сейчас стоит, и тем, кто на гражданке, и тем, кто в вечности — и стоит огромный строй, невидимый глазу, и воинам в нём нет счёта. Я всегда напоминаю на наших встречах, что Россия православная давно уже победила. Она сейчас молится за нас, чтобы мы уравнялись с ней, небесной.
За специальными партами я не сидел — нет преподавания такого предмета, как жизнь. Просто по вере Господь давал знаний и сил. Евангелие, я всё время читаю Евангелие — и каждый раз эта удивительная книга прочитывается по-новому, и на все возникшие вопросы я ответы нахожу там, и ответы эти такие простые, как всё великое.
Я горжусь, что меня считают другом такие замечательные ребята, лучший генофонд нашей страны, настоящие сыны и дочери Отечества. Это великая честь и великое счастье — быть вместе с ними. По милости Божией недавно я принял постриг в великую схиму с именем Исаакий, и Господь даёт мне сил молиться за чад моих. А немощь телесная — это настоящее лекарство. Духовное лекарство, чтобы, не дай Бог, тебя куда-то в гордыню или иное заблуждение не понесло. Но, несмотря на немощь, езжу на поездах, на машинах (у отца Исаакия замечательная старенькая «нива» — И.Н.), летаю самолётами, чтобы навещать своих духовных чад. Мы все ужасно не любим официальных мероприятий — ну что мы, концертов не слушали? И встречаемся тогда в фойе. А лучше всегда, как я говорю, поляна или берег. Вот, на днях пойду на свадьбу — один из моих братьев-морпехов, Серёжа К., который организовал сайт морпех.ру, пригласил своего Батю разделить с ним это радостное событие. Девочку его я знаю — настоящая боевая подруга, любовь у них там, даст Бог, ребёнка крестить буду скоро… Вот такая у нас боевая семья. Приглашают в части, от Дальнего Востока до Крайнего Севера. Вот недавно побывал на Северном Полюсе вместе с нашими пограничниками. С собой я взял великие святыни: фронтовую нашу Софринскую Божию матерь (спасённую 14 января 1995 года воинами Софринской бригады из огня в Грозном — И.Н.), крест, на торосе разложил пробитые пулями, окровавленные тельняшки из Афгана и Чечни, береты, десантные, морской пехоты и МВД.
(Раздаётся звонок мобильного телефона — троекратное громогласное ура. Как отец Исаакий позже рассказал, это морпехи на репетиции парада 9 Мая — И.Н.)
Вот, звонил сейчас Серёженька из Екатеринбурга. Что это за парень! Они с семьёй весь год копят деньги, а девятого мая покупают целую машину цветов и на входе в Парк Горького раздают ветеранам! А вообще, отношение к ветеранам в нашей стране ужасное. Руководители ветеранских организаций, как правило, — это откормленные боровы, которым давно уже наплевать на ветеранов. Есть и хорошие ребята, носящие боль за наших воинов, но в массе своей такие руководители на плечах ветеранского движения пошли во власть. Они теперь ВИП-персоны. Забыли они о тех, кого они представляют. Не узнают своих, стали чванливыми и секретарями обзаводятся. Если б из Госдумы или из аппарата президента к ним обратились — сразу бы по стойке смирно, а так вальяжно у себя в вотчине (а кто их туда назначил?) распоряжаются.
Но над всем этим мирским отребьем возвысясь, нужно помнить, что у нас есть высшая задача, которую нам Господь поручил: страну возродить. И это значит работать не на сегодняшний день, а на очень далёкое послезавтра — на тех, кто ещё не родился, не пришёл, подготовить им эту землю, чтобы не боялись рождаться: приходите, мы вас ждём, мы верим в вас, мы любим вас, вы наша надежда. Мы научим вас и любовь вам привьём, и передадим наше знание. Не будет нас, и благодаря вам, которых мы воспитаем, Отчизна наша снова возвысится. Даже и сейчас меня уже окружает молодое поколение. Если раньше на фотографиях я был с воинами и на войне, то теперь это молодые солдаты и в строю, да на последних снимках я уже и с детьми моих братьев-ветеранов! Дети эти в форме морской пехоты, в форме поисковых отрядов. Они мечтают охранять Отечество. Не миллионером стать, а в воинский строй защитников Родины встать. И девчонки у них под стать, видят в этих ребятах будущих настоящих мужчин, надёжных и крепких. И мечтают девочки о женском счастье, а не о счастье фотомодели. И ищут они этих чудаков, бессребрениками зовущихся, ибо знают, что этот не предаст, этот спасёт, этот вынесет на себе — можно при нём рожать и пять детей, он вытащит. И приходят они ко мне: «Батя, я сына родил», или дочку, «Батя, у меня внук!», «Батя, а ты мою дочь покрестить приходи». Так Россия и встанет в полный рост, на плечах таких сынов и дочерей! А нам, каждому из нас, нужно честно жить, трудиться на своём месте, и тогда без всяких браней, я верю, в один день мы проснёмся и увидим, что куда-то вся мразь делась, бесправие делось, все эти богохульники-фарисеи растаяли и мы живём в новом мире, где всё по-отечески премудро и по-братски чисто.

Беседовал Иван Николаев