Письмо домой
«Здравствуйте, любимые мои родственнички! Привет мама-папа, привет Натаха, привет Ричард! Как вы там поживаете?
У меня в плане экзистенции все хорошо, никто не обижает, и я никого не обижаю. И новостей у меня немного.
Как я уже говорил в прошлом письме, мы построили новую баню по супертехнологии с засыпными стенами. Если бы ротный не сжег старую баню, я бы никогда в жизни не узнал, каково париться при ста градусах и выше. Не верите? Год назад я бы сам ни за что не поверил, а сегодня милости просим, даже кости не хрустят. Выходишь из парилки красный как коммунизм и довольный. Так что моемся мы каждый день по два раза, благо дров хватает, а воду возят из Ханкалы ежедневно машиной.
Как там у нас в Сибири погодка? Много ли снега в этом году? А здесь атмосферные явления не поддаются никакому прогнозу. Я рассказывал уже – за одни сутки может утром дождь пролиться, днем солнце такое жаркое, что в футболке потеешь, а ночью снег запросто и понижение температуры градусов до пяти-шести с минусом. Хрен поймешь этот Кавказ. А вот когда мне было десять лет, помните, мы в Пятигорск ездили всей семьей? Тогда мне Кавказ раем казался. Ни дождей тебе, ни ветра, ничего, и полный рот ежевики. В детстве все казалось лучше, даже Кавказ.
Наша рота по особому распоряжению комбата по-прежнему сидит в нарядах, на боевые не ходим и вообще скукота. Еды – море, сигареты выдают регулярно, так что вы там деньги не тратьте и курева мне больше не высылайте, своего хватает.
Пусть папа съездит в бригаду и узнает, когда следующий борт будет сюда формироваться, чтобы с посылками не опоздать. Пришлите каких-нибудь книжек, которых не жалко выкинуть, а то читать нечего. Времени много, а просвещения – ноль. А заодно и печку будет чем растапливать.
Пришлите еще зубной пасты тюбик, спагетти пачек пять и жвачек. В прошлый раз какие-то гады все вытащили, до меня дошли только тетрадки да тряпки. Это не только со мной произошло. Мы с пацанами хотим в следующий раз сами самолет встретить и посмотреть на рожи тех козлов, что наши посылки сопровождают. Если бы поймать – убил бы.
Как учеба у Натахи? Или так заучилась, что родному брату и пару строк придумать не может? Приеду – скажу ей пару ласковых.
Ну ладно, на этом пока все.
Нет, не все! Кроссовки мои старые, синие такие, в шкафу где-то были. Вы их тоже пришлите, лишними не будут.
Ну, пока, передавайте привет всем, кого увидите, не переживайте, телек не смотрите. Там всякие гадости про Чечню говорят, а здесь жить неплохо можно.
Я вот прямое доказательство. Живой, здоровый и веселый.
Целую всех и Ричарда в усы. Ваш сын, рядовой войск специального назначения, В. Стриж».
— Ну ты, Володька, наверное писателем станешь! Столько накатал!
— А ты, дядь Вов не подглядывай! Или завидуешь?
— Конечно, завидую, а как же! Я своим так пару-тройку слов чиркну и все. Голова пустая, о чем писать-то? А ты молодец. Каждый день, да через день по письму. Уважаю. Девчонке пишешь?
— Четырем сразу.
— Ха-ха-ха, ну ты шустрый!
— Ладно, хорош скалиться, пошли дрова пилить.
Мы с дядей Вовой Давыдом первые друзья в роте, и еще с Говором, тоже Вовой. Но он где-то пропал и никто не знает, когда появится.
Сегодня день совсем не зимний по понятиям коренного сибиряка. Солнце огромное, желтое, пылкое. Дрова пилить – одно удовольствие.
Мы с Давыдом сегодня в наряде истопниками и наша боевая задача напилить дров на палатку командира роты. Да раз плюнуть, можно и на баню заготовить. Пацаны с караула придут и сразу без проблем, мойтесь сколько душе угодно.
Мы скинули куртки и остались в одних тельниках, и не холодно.
А про первую баню я не врал нисколько. Сгорела, бедная, от ракеты, выпущенной нашим бравым командиром. Я в точности помню, как это случилось.
Недели две назад у кого-то из комсостава был день рождения. Наготовили офицеры шашлыка, притащили спирта и начали праздновать. Пили тихо и никому не мешали, пока кто-то вместо табуретки не уселся на ящик с матбазой. По всем правилам российской армии на ящике ясно и четко значилось: «сигнальные ракеты». Как тут не запустить парочку! Тем более, праздник!
Вывалили наши «слоны» из палатки на улицу и давай устраивать иллюминацию по всем правилам китайских церемоний. Ракет двадцать пронзили небосклон, а вот одна попалась ретивая. Не повезло ей. И была она как раз в руке командира нашей роты. Ракета эта несчастная зашипела, зашвыркала, плюнула несколько раз серебристым фейерверком и полетела по непредсказуемой кривой. И угодила строго в основание нашей бани. А той много ли надо? Вспыхнула моментально.
Все утихли, как по Гоголю. Некоторые отрезвели.
Пока участники салюта наблюдали за пылавшей баней, командир наш выплюнул сигарету, крикнул: «рота, пожар!» и ушел спокойно в палатку допивать. А за ним и все остальные.
А мы решили баню не тушить, красиво все-таки! Весь отряд сбежался любоваться.
Утром все получили от комбата по шее за уничтожение бани и решили строить новую.
Деревенских в нашей роте много. Нашлись знатоки и по возведению бань. Со всей округи натаскали дерева, пригодного для стройки. Придумали чертеж, распределили этапы строительства и обязанности исполнителей, и за два дня отгрохали супербаню с двумя печками(!), вместительным предбанником и крыльцом. На крыльце поставили две скамейки. Захотел поблаженствовать после парилки – выходи, кури, расслабляйся. Полный релакс!
— Стриж!
Замполит орет.
— Я!
— Головка от патефона «Заря»! С Давыдом ко мне!
— Есть!
— Давыд, зови там всех остальных бездельников! Дневальный! Построение через пять минут вот здесь, – и указал себе под ноги. – Как дела?
— Нормально, товарищ капитан, дрова пилим в баню.
— М-м.
Замполита нашего не поймешь. У него всегда одно и то же выражение на лице. А внешность у него интересная. Верхняя половина лица – брови, нижняя половина – борода. Иногда он в нижнюю половину вставляет сигареты.
Остатки роты, кто не в карауле и не во внутренних нарядах, нехотя выползали из палаток и, выравнивая измятые сном лица, строились напротив офицерского жилища.
— М-м. Равняясь, смирно. Командирам групп доложить расход личного состава.
А первая и третья группы в карауле, из четвертой четверо во внутреннем наряде по роте, а из второй мы с Давыдом истопниками, а Говора где-то черти носят. Чего тут докладывать?
Командиры групп озвучили мои мысли, но пока наш лейтенант говорил, что мы с Давыдом в истопниках, сзади незаметно пристроился Говор, и поверка прошла без потерь. Как он, черт, успевает везде!
А на замполита информация и не подействовала. Не поймешь, понравился ему расход личного состава или не понравился. Если бы замполиту на голову сейчас упал стратегический бомбардировщик ТУ-95МС с полным боекомплектом, выражение его бороды не изменилось бы.
Из палатки вылез командир нашей роты по прозвищу Колесо и, не дослушав доклад замполита, начал резво:
— Внимание рота! Перед нами поставлена боевая задача по добыванию разведданных в поселке Черноречье в составе сводного отряда со второй ротой. Выходим через два часа. Командирам подразделений обеспечить готовность личного состава к указанному времени. Привлечь всех, кроме несущих службу во внутреннем наряде. Вольно, разойдись.
Это значит, что мы с Давыдом бросаем топоры и пилы, и идем наряжаться в свои «разгрузки». Внутренний наряд – это один дежурный по роте сержант и трое дневальных, а истопники не считаются, хоть и трудятся на внутренние нужды. Армия! Ее законы так просто не поймешь.
— Заходи ко мне, родная, будем веселиться! – это Говор. Веселый, юркий, усатый и розовый, горланит на всю палатку.
— Ты где был, старый хрыч! – это Давыд. Решил узнать у лучшего друга подробности его отсутствия на службе.
— Вы оба, старые хрычи, дайте залезу за свитером!
А это уже я.
Мы три Вовы и живем в одном «отсеке» нашего деревянного внутрипалаточного «вагона» из незатейливых нар и стенок между ними. Дядя Вова Давыд из нас самый старший, ему уже под сорок, дяде Вове Говору немного меньше, а я совсем против них юный. Но мы живем мирно и не скучно. А Говор, по-моему, ужалился где-то зеленой змеей?
— Дядь Вов, ты чего, принял? Колесо из тебя ветошь оружейную сделает!
— А ты цыц, военный! Я же не знал, что сражаться пойдем. Чуточку надо было.
Давыд заскрипел тихим смехом в своем углу, собирая магазины в «разгрузку»:
— Это братья евоные, повара, туды их в качель! Вовка, шел бы и ты поваром служить, а?
— Точно, Вольдемар, иди переквафи… переклафи… чтоб тебя, пе-ре-ква-ли-фицируйся!
Вот олухи старые, смеются надо мной.
— Пойду, пойду, вот сегодня подвиг совершу какой-нибудь и сразу залезу в ПАК, начну щи варить.
В палатке нашей все на своем месте лежит, и порядок наводится ежедневно. Проверяется порядок еженедельно. И нет ничего лишнего, но как только тревога или срочные сборы – хоть вешайся! Ничего не найдешь, все куда-то пропадает, все куда-то перемещается, черт знает что!
— Эй, рэксы! Кто, блин, «эрдэшку» свою на проходе бросил? Я сейчас по клейменке посмотрю, а потом ноги вырву!
— Баклан, прими свои «гады» себе за пазуху, а то я их сожгу!
— Вторая, четвертая группы, выходи по одному для получения боеприпасов!
Старшина нашей третьей роты – старший прапорщик по прозвищу Лис. Сухощавый, молчаливый, хитроватый и очень справедливый. Лично меня очень потрясает и ошеломляет состояние его здоровья. Лис пьет как слон и курит как паровоз, а пробежать с ним десятку в ногу не всякий выдержит. Настоящий боевой старшина. За плечами у Лиса не одна война и не одна рота.
К палатке нашей группы из неотесанных досок и остатков снарядных ящиков пристроена небольшая кладовая – вотчина Лиса. Здесь хранится основное имущество роты – патроны, гранатометы, мины, дымы, пояса к станциям, броники, палатки, спальники, чистое нательное белье и прочая необходимая утварь. А самое ценное – бинокли ночные, пистолеты, документацию – Лис хранит у себя в кровати.
Эту кровать он наполовину привез с собой. Еще в бригаде он лично сколачивал широкое жесткое ложе из свежих сосновых досок, абсолютно плоское. После приезда сюда из трех гранатометных ящиков он соорудил большой короб и прикрутил к нему на шарнирах привезенную панель. Получилось что-то вроде большого сундука с крышкой, на которую непосредственно стелилась постель. Причем Лис спал на ней без матраса и спальника – на голых досках простыня и все. Говорил, что спина болит, а так помогает.
Мы с Давыдом и внезапно отрезвевшим Говором выстроились в очередь за боеприпасами. Как и все, получили обычный, «городской» БК. Пятьсот патронов, не считая тех восьми магазинов, которые у меня в «разгрузке» с «рождения», десять ВОГов, две «мухи», две эргээнки, два дыма, а я еще взял сигналку. На всякий случай. Вообще, у нас с боеприпасами проблем нет, хоть ешь их с маслом, на любой вкус. А обычный БК взять или двойной – это вопрос философский. Если здоровье позволяет, можешь и десятикратный комплект взять, никто и слова не скажет. Здесь думать о другом надо. В горячей ситуации не всегда все проходит по твоему сценарию, может понадобиться и убегать быстро. А если на тебе центнер груза, то далеко не убежишь и ребят подставить можешь. Так-то.
Но по неофициальной традиции спецназ в город берет одинарный БК, а в горы двойной.
— Дядь Вов, сколько до выхода?
— Полчаса. Кури, пока не позеленеешь.
Сигарета – вред здоровью, но на войне другое дело. Вот, например, сегодняшняя ситуация. Пилил себе спокойно человек дрова, никому не мешал, никого не трогал. Бац! Боевой приказ! Все бросай, а выполняй – Армия! А иначе ты здесь зачем?
И перед выходом, уже собранный, готовый к любому раскладу, очень важно успокоиться и подымить в свое удовольствие.
Мы расположились за палатками, на бревнах и прикурили по штучке. Здесь выдают «Тройку» и «Друг», и еще папиросы «Любительские», но их никто не курит. У нас в палатке целая коробка стоит нетронутая.
Я люблю дым. Но вернусь домой и брошу курить ко всем чертям, мама до сих пор жалеет, что я закурил.
Успеем до ужина вернуться, интересно? Черноречье в принципе недалеко. Туда на «броне», там побегаем чуть-чуть, обратно на «броне», по моим предположениям должны успеть.
— Пошли, Вовчики, строиться. – Говор прикусил фильтр и ловко выплюнул окурок. В разгрузке, увешанный ВОГами и гранатами, он кажется неказистым и забавным, но надежностью от него веет.
Черноречье – это район Грозного. В нем ничего особенного – девятиэтажки, магазины, в каждом областном центре такой есть. Люди живут в уцелевших домах, киоски хлебные торгуют, автомобили ездят. Но оттуда часто ведется огонь по близлежащим блокпостам независимо от времени суток. Грозный кусается Черноречьем. Вечно там какие-нибудь неприятности и часто с потерями. Командованию группировки Чернореченские обстрелы как гвоздь в копчике. Регулярно в Черноречье происходят облавы, зачистки и прочие антитеррористические мероприятия. Сегодня выпало нашему отряду что-то там добывать.
Едем на «броне» открыто через весь город. Жизнь в Грозном обычная. Рынок работает, люди ходят, бензин продается, заборы зеленые. Маленькие чеченские ребятишки, многие без штанов, бегут за БТРами и плюются в нашу сторону. А мы не обращаем внимания, привыкли. Мне вообще все с этими детьми понятно – они еще маленькие, у них ума нет, и они не понимают, что делают взрослые. Поэтому и плюются, щеглы пестрозадые.
Первый БТР колонны идет нагло, посредине дороги, прямо по разделительной полосе разметки. Так надо. Мы здесь не за свой интерес трудимся, а за общее счастье, поэтому, граждане нохчи, пропускайте нашу технику. А местные притерпелись за столько лет войны и не препятствуют.
Днем Грозный не отличается от других городов ничем кроме большого числа разрушенных зданий и количеством вооруженных людей на улице. Но таковы реалии военного времени. В магазинах есть все, хоть сам дьявол морской, были бы деньги. На Центральном рынке черномордые упитанные чечены в шикарных дубленках покупают и продают валюту, от долларов до тугриков. Один торговец в обеих руках держал объемные пачки долларов. Не пачки даже, а пачищи! На всю ширину растопыренных пальцев. Я столько денег ни разу в жизни не видел, только в кино. Интересно, на что можно такую сумму потратить?
Мы проехали по изуродованному проспекту мимо изуродованного кинотеатра, мимо изуродованных скверов и аллей. Стены домов похожи на сыр, проколотый снарядными дырами. Свисающие кости балок на железных нитях арматуры, как декорации театра страха. Как тут жить? Пятиэтажка, срезанная взрывом на два подъезда, как скальпелем, а в голых квартирах на стенах картины. Представить страшно! На одной стене – левитановский март, а с другой стороны пустота. Стены просто нет, сразу улица. Уродство вокруг, всепоражающее, пронзительное, как пули, уродство.
Мы приехали. Остановились на обочине дроги, недалеко от какой-то мечети. До Черноречья около километра, дальше нам пешком в боевом порядке.
Последовал приказ:
— К машинам!
Недалеко от нас разгружались какие-то ребята в полной выкладке. В «сферах», в брониках, вооружение серьезное – «шмели», АГСы. Судя по облику – милиционеры.
Все понимали, что они и мы сегодня будем в связке, но командиры молчали. Все задачи позже, по ходу.
Говор прятал бантики шнурков внутрь кроссовок, чтобы не болтались.
— А это «собровцы» из-под Питера, я слышал, как Колесо с нашим лейтёхой разговаривали. Они в обеспечение нашем на «зачистке».
Как я понял, в Черноречье со всех сторон вступали войска и никакими «разведданными» тут и не пахло. Мы будем «зачищать» какой-то переулок, за нами, прикрывая наши задницы, пойдут «собровцы». С другого конца района будут выдвигаться еще кто-то. Задача простая – идем тихо, наблюдаем, лезем во все дыры, заметил что-нибудь подозрительное – докладывай командиру, если понадобится – стреляй.
Командиры групп после кроткого совещания с командиром роты быстро объяснили нам порядок выхода, и наш отряд двинулся. Автоматы на длинный ремень, предохранители сняты, глаза во все стороны, даже назад. Наша группа оказалась в конце общей колонны. Замыкающим шел Лис. Он вообще редко выходит на операции, но сегодня оставил свою каптерку. Идет хмурый, словно с похмелья.
Шли молча, а со всех сторон нас прокалывали взгляды местных жителей. С нашей высадкой народу на улице резко уменьшается, буквально с каждым нашим шагом. Тетушки, спешившие куда-то с авоськами, старики в папахах, дети визжащие – все исчезли моментально. Либо боятся и спрятались, либо предупреждены о чем-то. Нас рассматривали из-за углов и из окон. Но никто не кричит, не суетится. Это радует.
Боевая операция средь бела дня в жилом квартале никогда не остается незамеченной. Как тут сосредоточишься? Не знаешь, чего ждать.
Прошли пару километров. Пока ничего опасного и подозрительного. Окружают звуки обычной жизни близкорасположенного города. Небо синее, тепло. Магазины работают. Но где-то в глубине одежд, под нательным бельем бьется сердце-воробей и хочет вылететь. Жутковато все-таки.
Страх – самый большой враг солдата. Если он тебя зацепил за ремешок и почувствовал, что ты замедляешь ход, тогда кирдык, пиши – пропало! После ремня он залезет тебе в перчатки, ослабит руки на цевье, затем все дальше и дальше будет пробираться по твоим органам, расстегивая «разгрузку», разбалтывая магазины на груди, расшатывая ВОГи. И так заберется под косынку, в самый мозг. И считай, солдата больше нет! Глаза у него уже ослепшие, уши оглохшие и в мыслях одна еда да дембель. И полный подрыв боеспособности! Приходи, враг, бери этого солдата с потрохами, разоружай его, раздевай, расстреливай и делай с ним, что хочешь. Плохой это солдат. Таких солдат даже враги презирают. Я читал, что в русско-японскую войну японцы оказывали воинские почести нашим солдатам и офицерам, которые страха своего не показывали, а дрались до последней секунды. За бесстрашие даже враги уважают!
Так что гнать страх из перчаток, гнать его в шею! Отцепись, страх, от моего ремня, не схватишь ты меня, вон!
Зашли по всем правилам тактики в какую-то пустующую девятиэтажку, расстрелянную с ног до головы. Пошарили по подвалам и на этажах, убили на это где-то час и ничего не обнаружили. Выходили медленно, тоже по правилам. «Собровцы» прикрывали надежно, их не видно, а они есть. Очень хорошо, когда четкая организация, никаких истерик и соплей.
Командир передал жестами: медленно в разворот и назад. Скоро начнет смеркаться, надо убираться отсюда. Иначе такими темпами, если не успеем до темноты уйти, нас пощелкать могут как рябчиков. И на ужин не успеем.
Мы теперь головные. «Собровцы» по сторонам в кюветах, кустах, за заборами. Их внимание по чердакам, дырам, углублениям, канавам. Не дай бог, снайпер!
Мы проходим по уже обшаренным местам назад, к месту выгрузки, куда должны прийти БТРы.
Настроение теперь бодрое. Задачи боевые почти все выполнены, «разведданные», какие нужно, собраны. Врагов нет, потерь – тоже, что не радоваться! Птицы даже свистят.
Вдруг справа от меня загавкал ПКМ «собровцев». Я обернулся и не увидел ничего, кроме летящего на меня Лиса с шальными глазами.
Лис молниеносно приближался ко мне, в орлином прыжке раскрывая свою правую руку, автомат оказался у него в левой. Он подскочил ко мне с шипением и… врезал со всего маху мне в ухо.
Секундная потеря сознания от оглушительного кулака и я на земле.
Открыв глаза, первое, что мне хотелось – это размазать Лиса! Что за шутки, ёпрст? Но он уже не обращал на меня никакого внимания и стрелял в сторону пятиэтажки, которая, кособочась, притаилась между девятиэтажками, метрах в пятистах от пути нашего следования.
Все наши заняли позиции и поливали пятиэтажку огнем. Питерцы не церемонились и лупили из «мух». В окнах дома, от попаданий гранатометных снарядов, вспыхивали искрящиеся фонтаны дыма и копоти. Оттуда огрызались еле уловимыми хлопками автоматного огня.
Я перекатился за какие-то кирпичи и сжигал магазин за магазином. Прицельно бить не получалось – жарил по окнам, которые черными пятнами в серых стенах выглядели как крепостные бойницы.
Стало заметно, что со всех сторон пятиэтажку берут в кольцо федералы из других отрядов, которые во время нашего рейда были где-то рядом.
Лис бросил в меня камешек и показал на пальцах, чтобы мы убирались в конец улицы, к месту высадки. Я передал дальше нашим по цепи.
Спонтанный бой понемногу стихал.
Нас живо убирали с улицы, и инициатива уже перешла к «собровцам». Без нас там разберутся.
Еще слышались выстрелы, но с этой пятиэтажкой уже все ясно. Плотным кольцом ее обступят федералы и задолбят сопротивляющихся там боевиков, пока те не посинеют. Могут и технику вызвать, одна БМПшка с такой дистанции может начисто снести этаж из любого железобетона. Могут и не вызывать, в принципе, наших там уже человек сто.
Мы бегом передвигались к нашим БТРам, которые пятнистыми бегемотами влезали в улицу для нашей эвакуации. Пришлось бежать метров восемьсот.
У «брони» построились и пересчитались. Все нормально, все целы и невредимы. С начала «заварушки» прошло минут двадцать.
По улице, как ни в чем не бывало, ездили машины и шли куда-то люди. И только далекие-далекие хлопки выстрелов ребят-милиционеров из Питера просачивались в эту атмосферу кажущейся безмятежности и покоя.
Мы отряхивались от пыли и считали свои пустые магазины. За время этого стремительного боя лично я расстрелял три с половиной магазина – сто пять патронов. Одна пятая часть обычного боекомплекта. За каких-то пятнадцать-двадцать минут! М-м-да! Надо качать ноги и брать больше боеприпасов. Или стрелять экономнее.
Вообще спецназ стреляет очередями по два выстрела – баб-бах, баб-бах! Или, как учили, нажимая спусковой крючок, приговаривай не вслух: «двадцать два», «двадцать два». Получается экономно и точно, и без этого кинематографического эффекта. А сегодня что-то все правила с ударом в ухо из мозга высыпались.
Последовала команда «по машинам», мы вскарабкались на холодные борта родимых БТРов, и колонна тронулась под крыло рождающихся сумерек.
Я ехал на «броне» рядом с Лисом. Оба молчали. Курили, хоть на марше это и запрещено.
А говорить ничего и не надо, лишнее это. Мы не девочки, чтобы раскланиваться в реверансах и разводить всякие «мерси». Получил я по делу, а он мне съездил по делу. Бывает.
Кому-то все-таки мы помешали своим рейдом! Чья-то кастрюля зазвенела и опрокинулась с нашим появлением в Черноречье!
Не похоже, чтобы эта была засада или полномасштабная операция «носатых». Может, у кого-нибудь местного жителя произошел нервный срыв, и многолетнее отвращение к русским выплеснулось наружу? А автомат здесь почти в каждом доме есть, вот и реализовал он свое желание отомстить очередью в окно по федералам. В несколько раз хуже для группировки, если этот обстрел оказался акцией подготовленной, заранее спланированной и согласованной. Например, как прикрытие для вывода из города основных сил боевиков. Такое тоже возможно. А может, еще что-нибудь? Чего гадать-то, все целы и превосходно.
А Лис молодец.
Он же мне жизнь практически спас!
Выстрелов с такого расстояния не всегда услышишь, а пули свистели у меня под ногами как птичьи песенки. Откуда я мог понять, что это смерть моя свистит?
Молодец, товарищ старшина. Спас балбеса. Эх!
В следующий раз будь внимательнее, товарищ рядовой Стриж. Есть, товарищ рядовой!
Ханкала.
Лагерь. Ужин. Баня.
Спать, спать, спать!
«Здравствуйте, мои дорогие родственнички! Привет мама-папа, привет Натаха, привет Ричард!
Как ваши делишки? Как поживаете?
А у меня все хорошо и новостей немного.
Вчера всей ротой ловили ящерицу, которая похожа как две капли воды на гадюку, но «деды» говорят, что это все-таки ящерица, только безногая. Есть на свете, оказывается, такие специальные безногие ящерицы…»