Афганские воспоминания
«Боже мой! Что случилось? Что я тут делаю? Откуда они взялись?» Эти и другие мысли проносились в голове у Виктора, вжимающегося в чужую горячую землю где-то под Кабулом. Только что была тишина, светило жаркое солнце, и он со своим отделением шёл в боковом дозоре к безымянному кишлаку. «Похоже, нас тут ждали»- подумал Виктор.
«Если будем лежать, так тут и останемся. А там ещё вторая рота»- эта мысль молнией пронеслась через всё тело. Посмотрев назад, Виктор увидел Фиксу, Саню Демидова. Сашка был пулемётчик. И сейчас он своим телом прикрывал пулемет, словно он должен его защищать, а не наоборот.
-Фикса! Какого хрена спишь? Духов видишь?
Он нервно замотал головой. Душманы мелькали среди камней, то тут, то там.
-Вали всех кого видишь! Да дури побольше!
Сбоку, пулемёт Сашки принялся за работу. Духов слило за камни.
-Пора.- подумал Витька.
-Братва! давай за мной. Фикса! Жги!
Поднимаясь с камней, Витька рванул вниз по камням засохшего русла стреляя и крича что то нечленораздельное приближаясь к камням из за которых по ним стреляли. За валунами уже ни кого не было, только рваная и окровавленная одежда. Впереди за мелкими деревьями стоял невысокий дувал.
-Там духи. Надо туда.
Но бежать по удобной тропе не хотелось. Всё-таки не игра в «войнушки» в школьном саду. Тут пули настоящие, разрывающие родную плоть в клочья…
Прорвавшись через мелкий ,колючий кустарник к дувалу, Виктор упал что бы восстановить дыхание. Похоже, его не заметили. Витька даже улыбнулся своему везению.
Выглянув из-за дувала он увидел духа. Ползёт зараза во всём белом. Ползёт к дувалу.
-Фиг тебе, сволочь.
Дух не видел Виктора. Так же он не заметил и свою смерть, просто уткнулся своей бородой в пыль и затих. За дувалом больше ни кого не было, и Витька встал в полный рост облегчённо вздохнув.
-Всё что ли?
Нет, не всё… Из-под дувала, как шайтан из киряза, выскочил жутко бородатый аксакал с пулемётом. Может и не аксакал, но борода у него была знатная. За эту бороду Витька и притянул его к себе, пропуская очередь из пулемёта над головой.
Откинув пулемёт, воин аллаха сверкнул лезвием ножа…
Жизнь! Мамочка родная! Господи! Хочу жить…! Витька стоял на коленях перед врагом, сжимая его нож в своей руке. Этим же ножом он только что перерезал горло духу, посягнувшему на его жизнь. Двадцатилетний уральский парень оказался сильнее в битве за жизнь.
Глядя на мёртвого духа, Витька ни о чём не думал. Мыслей в голове не было. Схватив автомат, он выпустил в мёртвого духа остатки патронов из рожка. Словно добивая свою смерть. В нос ударил запах палёного мяса смешанного с порохом и кровью. Не мутило, не было времени. Просто не мог отвести глаз от трупа. В паре метров от его упал ещё один дух, тем самым приведя его в чувство. За спиной стоял Фикса-Демидов и радостно орал мне в ухо:
-Он, сука, тебе в спину метился! Не успел! Я его убил!
Оглядев место засады духов, Витька понял, что бы могло случиться не подоспей он со своим отделением. Так бы и остались лежать славяне под жарким афганским солнцем. Кажется, вторая рота и попала под раздачу. Старший лейтенант Борщ, командир второй роты, проходя мимо, что-то сказал. Витька только разобрал «спасибо» и «как самочувствие». Что-то ответив, Витька подобрал оружие, только что стрелявшее в него. Подобрал так же огромный бинокль, какие-то документы… Повертев это всё в руках, кому то передал и пошёл к кишлаку.
Остальное время зачистки кишлака он помнит смутно. Куда-то кидал гранаты… откуда-то раздавались стоны, крики… От кого-то отстреливались… Кто-то стрелял по ним. Витьке везло. Словно Ангел прикрывал его крыльями.
Не повезло кому то со второй роты, кого-то ранило в шею. Положив его на плащ-палатку мы двинулись назад, где нас ждали машины десанта. На одной прибыли какие-то начальники от особого отдела. Не обращая внимания на раненого, они похватали трофеи и стали всё это примеривать на себя. И не важно, что бинокль был весь в крови.
А раненый этот парнишка умер, пока мы несли его к машине…
Только тут Витька почувствовал, что он весь в крови. Что кровь уже вся засохла и стягивала кожу. А до возможности помыться нужно ещё добираться. Далее была встреча с ротным ,которого трясло всего когда он нас пересчитывал.
Жалко было бинокля, он бы отлично смотрелся на груди ротного. Жалко было и ножа…
Времени с момента того боя прошла целая жизнь. И до сих пор Виктору хочется отмыть с себя засохшую ,стягивающую кожу кровь. До сих пор Виктор ночами добивает свою смерть в обличии жутко бородатого душмана. Добивает и не может добить.
***
Было ему около сорока, но от тяжёлой жизни он выглядел намного старше своих лет. Сухое, морщинистое лицо, обветренное афганским ветром и обожжённое горячим солнцем. Натруженные, мускулистые руки, сжимающие автомат. Сгорбленная спина, на которой был приторочен огромный вещмешок, вмещавший, кажется всё его имущество, нажитое за всю его жизнь. Афганский царандой, как цыганский табор, заполонил собой большую часть вертолётной площадки, ожидая вылета в район Кандагарской зеленки. Нам нравилось за ними наблюдать. Пряча свой испуг, они всегда перебирали свои мешки ,в которые было сложено всё, чем они запаслись на войне, по своей крестьянской натуре. Всё, что им могло пригодиться после окончания войны.
Все они для нас были на одно лицо, впрочем, как и мы для них. Но запомнился один Ахмед. Он, вероятно один из них, прилично изъяснялся на сносном русском языке. Ахмед первым заговорил с нами. Спросил, где мы живём в союзе, попросил показать фото ханум. Поцокал языком на фотографии со снегом и лесом. потом рассказал о себе. Мы узнали, что он живёт в отдалённом кишлаке. Там его ждут старые родители, жена и двое бачат. Ещё есть много родственников, которые воюют с шурави. Через три месяца он поедет домой и тоже станет воевать с русскими, потому что иначе его убьют.
Но против советских он ничего не имеет и поэтому просит, если мы его встретим через полгода ,не надо его убивать. Говорил, в общем-то, шутя, но в голосе чувствовалась безысходность и обречённость.
Вскоре они погрузились в вертолёты и улетели. Мы с воздуха проконтролировали их высадку и улетели на базу.
На следующий день мы с дежурным звеном вылетели в третий батальон забрать раненых и убитых после рейда на зелёнку. Забрали двоих убитых наших парней и троих раненых. Было и двое афганцев. Один раненый и один погибший, завернутый в ковёр. На Ариане мы загрузили наш УАЗик своим скорбным грузом и отправили её в госпиталь.
Госпитальная «барбухайка» афганцев подъехала с опозданием и мы решили помочь санитарам погрузить их груз 200. Взявшись за ковёр, мы подали его внутрь машины. Раненый царандоевец что то попытался нам сказать, но сообразив что мы не понимаем его ,просто махнул рукой и открыл лицо убитого… У наших ног, завёрнутый в ковёр, лежал мёртвый Ахмед.
Что то перевернулось в этом мире… Словно снова погиб друг…
Дехканин Ахмед обманул всех. Обманул ждавших его родителей и жену с детьми, обманул всех своих родственников. Не смог обмануть только пулю, которая нашла его в Кандагарской зелёнке.
Он не стал воевать с нами через три месяца. Он погиб сегодня рано утром.
***
В стране полная идиллия, тогда нам так казалось. Любимый тост множества россиян : «Лишь бы не было войны». Мало кто знал, что война уже идёт. Что, чьих-то мужей, сыновей хоронят по ночам. Матери на проводинах сыновей ещё не плачут от предчувствия потери сына. Вот в это время я и получил повестку из военкомата. Сборы были не долги и в день рождения своей молодой жены я стоял в строю таких же лысых и весёлых парней на сборном пункте облвоенкомата. Рядом с нами стояла такая же команда рослых крепких парней, которые должны были ехать в Туркестанский военный округ. Через два года я встречусь с некоторыми из них в Ташкенте…
… Через полгода , вместо отпуска «По рождению сына» я получу устное предписание «Отбыть для дальнейшего прохождения службы в республику Афганистан, для оказания интернациональной помощи» в качестве воздушного стрелка вертолёта Ми-6.
Помню лекцию об Афганистане. Нам её читали офицеры, которые уже вернулись оттуда. Загорелые, обветренные…
«Население Афганистана, это уже ваш потенциальный противник. А если вы увидели бородатого и грязного, да ещё и с оружием, можно сразу стрелять. » Не знаю, может они так шутили. В нашей команде было около десяти человек, парней из средней Азии. Они искренне гордились тем ,что едут защищать Родину. А в Ташкенте многих этих «защитников» отсеивали по состоянию здоровья и оставляли служить по месту жительства.
В Кабуле, высадившись из Ан-12, мы увидели местных жителей. Кошмар! Они все бородатые, грязные и с автоматами… А мы ещё без оружия. Так и стояли слитной кучкой. Подбежал кто-то к нам. » Парни Вы куда?» Кто то пискнул «В Караганду».В ответ смех :
В Кандагар, наверное?…
***
В начале мая 1984 г меня вызвали к начальнику ПДГ армии и всыпали по «первое число». Типа, зачем я поперся на эту командировку, если у меня родился сын и я его ещё не видел. Пришлось мне вернуться в родной Кандагар. А через три дня погибла вся моя Баграмская группа ПСО, с кем я летал там. Нас собрали со всех военных баз Афганистана и отправили в эту командировку. Я не находил себе места, считал себя виноватым в гибели парней. Хотя, что я мог сделать… Только погибнуть вместе с ними…
До сих пор стоит перед глазами, как они меня провожали на попутный борт до Кандагара. И как кто-то крикнул, что в Союзе ждёт меня в гости и сам ко мне приедет. Я до сих пор его жду… Служа там, за речкой, неся эту войну в себе, я не знал, что эта война коснётся многих моих друзей по мирному детству. Тех, с кем мы в детстве тоже играли в войну.
Сергей попадёт в плен и навсегда лишится Родины. Что будет он жить в Канадском Торонто, тоскуя по детству.
Юрка Коновалов умрёт через 25 лет в больнице , так и не найдя себя в мирной жизни.
Коля Азин повесится, одевшись в пиджак с медалями. Игорь Гусев погибнет при выводе войск из Афганистана, не доехав до границы несколько километров.
Эта война пройдёт рубцом через многие сердца. Навсегда установив границу между ДО и ПОСЛЕ…
***
В начале мая 1984 г меня вызвали к начальнику ПДГ армии и всыпали по «первое число». Типа, зачем я поперся на эту командировку, если у меня родился сын и я его ещё не видел. Пришлось мне вернутся в родной Кандагар. А через три дня погибла вся моя Баграмская группа ПСО, с кем я летал там. Нас собрали со всех военных баз Афганистана и отправили в эту командировку. Я не находил себе места, считал себя виноватым в гибели парней. Хотя что я мог сделать… Только погибнуть вместе с ними…
До сих пор стоит перед глазами как они меня провожали на попутный борт до Кандагара. И как кто то крикнул, что в союзе ждёт меня в гости и сам ко мне приедет. Я до сих пор его жду…
***
Как ещё можно было объяснить этому колоритному майору, что я не хочу прыгать с парашютом. Тем более что приказ на увольнение уже вышел в газете. Никак! Отмазка типа, «я боюсь», тут не катила. На эту отмазку у него был железный аргумент. Полтора года прослужив в Афгане, каждый день летая на вертолёте над «духами», ты сейчас мне говоришь про страх?
Майор, начальник ПДГ (парашютно-десантных групп) 40 армии, был и на самом деле колоритным мужиком. Ростом не удался, крепкий и лысый. Такой же лысый как я был в день 100 дневки. Только он такой был всегда.
А показательные прыжки в Кандагарском вертолётном полку приурочили к паре несчастных случаев, случившимися с экипажами вертолётов только что прибывшими из Союза. Пилоты не покинули борта, хотя вполне могли это сделать. Но не будем судить. Летчики знают, что иногда лучше погибнуть вместе с бортом, чем… Тем более что «духи» очень «любили» наших пилотов.
«Прыгать будут ВСЕ! Тем более дембеля!» — подытожил майор, поставив жирную черту под моими происками отмазаться от прыжков.
«Ну и ладно… ну и пусть»- с горечью решил я. «Тем более что ,герой не тот кто не боится да идёт. Герой тот, кто боится, но идёт»- успокоил я себя.
Прыгали по два прыжка в день, в разное время, что бы «духи» не смогли взять нас на прицел. Ощущения от прыжков те ещё, скажу я Вам. Первый прыжок не помню, честно Вам скажу, но помощи ногой от прапорщика не получил. Чем очень доволен собой. Второй помню смутно. А вот третий, четвёртый и пятый прошли как по маслу. Чувство кайфа поймал. Только мастер пера сможет описать это чувство полноценно. Я пока к таким не отношусь.
Шестой выброс происходил рано утром. Началось как обычно, с молодецким «уханьем» на высоте, перекличкой с Толиком, моим напарником по паре. Поэтому трассера ,шедшие в нашу сторону , откуда-то со стороны Хушаба, я заметил поздно. Расстояние видимо было приличным и было не понятно, достанут они нас или нет?
«Толян! По нам стреляют!»- крикнул я, скатываясь на детский фальцет. С борта видимо тоже заметили что-то, и он, развернувшись, хищно оскалился в сторону кишлака, прикрывая нас своим телом. Таким родным в это время. Всё-таки мы приземлились. Мы упали на землю двумя мешками что бы лежать и тяжело дышать размазывая то ли пот, то ли слёзы, а может и юношеские сопли. В этот момент мы казались себе не геройскими дембелями, а сопливыми пацанами, только что увернувшимися от смерти.
После всего, мы подошли к экипажу и молча пожали им руки. «Всё нормально, Парни! Летите домой, Вы своё сделали»- сказал нам командир экипажа по отечески обнимая нас, всхлипывающих.
26 лет прошло с тех пор. И 26 лет я, услыша «голос» вертолёта в небе, замираю и провожаю его мокрыми глазами. Я вспоминаю всех своих командиров экипажей, всех правых летчиков, всех бортачей…Живите, Братцы! и спасибо Вам огромное, что Вы были, что Вы есть и что Вы будете всегда. Мирного неба Вам и дружелюбной земли.
***
15 ноября 1984 года. Начало нового дня, первые минуты после полуночи. Я стою перед дверями родительского дома. В голове тьма мыслей, которые ни как не могут выстроиться подобие порядка.
«Я дома!!! Всё позади!!!» Потом я пойму, что всё ещё впереди. Не будет выстрелов, ночных обстрелов, не будет страха. Но будет привыкание к мирной жизни, вживание в эту жизнь.
Ведь все мы вернулись в другую страну, не в ту, из которой мы уходили.
Стою перед воротами дома и боюсь постучать в них. А мороз, кажется, уже сковал меня окончательно. Отвык я от него. В Кандагаре ещё вчера было почти +40 градусов в тени. Ещё вчера утром мы, шутя, планировали сходить до Индийского океана по пляжному песку Регистана. А сегодня уже -20 и снег уральской осени.
Так бы и стоял, дышал этим воздухом ,забытым за два года, если бы не мороз. Дома были все и спал только полуторагодовалый сынишка. Смотрели на меня худого и чёрного от афганского солнца, открыв рот. Кстати, этот афганский загар на следующий день смоется безвозвратно в бане.
Они молча смотрят как я тоже молча обхожу дом, как встаю над детской кроваткой на колени и глажу головку сына.
Потом начинаю их приводить в чувство. «Где жареная картошка? Где домашние огурцы-помидоры? Что, так и будем стоять?» Шутя, конечно, а то так бы и стояли и молчали.
Уже на утро понял что я дома, когда сын, признав во мне папу, сам забрался ко мне на колени. Понял окончательно. И ерунда, что год состоял на учёте у психиатров, что ещё лет пять вжимал голову в плечи от летнего грома, что до сих пор не могу привыкнуть прикуривать ночью на улице. Это всё ерунда, по сравнению с тем, что я 26 лет дома.