Революционная Сирия глазами русского журналиста

Нижеследующие заметки — это некая выжимка всего более или менее политического, с чем я и мои друзья столкнулись в Сирийской Арабской республике, по которой путешествовали автостопом в октябре. Охваченная протестами вотчина Асадов была частью нашего более обширного маршрута, который включал в себя также Грузию, Турцию, Ливан и Иорданию. В Сирии мы пробыли дольше всего, ровно 20 дней.

Мой текст ни в коей мере не претендует на аналитичность. Так, я совершенно не в курсе тамошних межклановых и межконфессиональных «раскладов». Уже по возвращении я узнал, что дифференциация протестов по регионам страны коррелирует с этими всеми «подводными течениями», как это часто бывает в архаичных обществах (достаточно посмотреть на тот же «наш» Дагестан). А также, что клан Асадов принадлежит к алавитам — очень своеобразному религиозному течению, адептов которого многие мусульмане вообще не считают за единоверцев.

В моих заметках только то, что мы успели увидеть собственными глазами и услышать собственными ушами от наших сирийских знакомых. Ни больше, но и не меньше.

На границе мы с друзьями, конечно, не назвали свою настоящую профессию (все заканчивали журфак). Представились, кто кем: кто преподавателем, кто дизайнером. Благо сирийские визы удосужились получить еще в Москве.

После Турции низкий уровень жизни в Сирии бросается в глаза. Правда, сами сирийцы говорили нам, что еще 5 лет назад Сирия во всех сферах опережала Турцию.

Это, как и вообще постоянные сравнения двух соседних стран не в пользу Сирии, — одна из основных претензий недовольных к правительству Башара Асада.

Правда, в то, что Сирия совсем недавно якобы опережала северного соседа по всем показателям, верится с трудом. Если всего пять лет назад Сирия была лучше Турции, то куда подевались, например, лучшие, чем турецкие, сирийские дома? Развалились и превратились в халупы? В Турции первоклассные дороги практически везде, дома с солнечными батареями, чистота, благоустроенные, развитые крупные города и вообще стандарты жизни, близкие к европейским. В Сирии же бедно.

Культ личности действующего (пока еще) президента в стране цветет пышным цветом. Портретов Башара Асада здесь гораздо больше, чем изображений Кемаля Ататюрка в Турции, а портретов и статуй основателя турецкого национального государства в этом самом государстве очень много. Зачастую Асад изображается вместе со своим отцом Хафезом, от которого он и получил по наследству власть в 2000 году. Хафез Асад пришел к власти в результате переворота и правил почти 30 лет. Еще изредка Асада-младшего изображают вместе с лидером ливанской «Хизбаллы» шейхом Насраллой, союзником против Израиля.

Портреты везде, их лепят на стекла автомобилей, витрины магазинов и лавок. То ли в знак лояльности, то ли просто как универсальный патриотический символ, который не обязательно означает поддержку власти.

Запомнился такой случай. Наш друг, русскоговорящий сириец, получивший, как и очень многие его сограждане, образование в одном из вузов бывшего СССР, везет нас на машине по сирийской пустыне. Мы проезжаем мимо крупного по местным меркам предприятия, вдоль которого установлены аж четыре (!) подряд портрета главы государства. Оглядываясь на это со сладкой, ласковой улыбкой, наш водитель вкрадчиво произносит: «Это наш президент. Скоро его не будет».

Второй эпизод. 21 октября, пятница (то есть «protest day»), день, когда миру стало известно о смерти Каддафи. Мы с нашими арабскими знакомыми гуляем по старому городу в центре Дамаска. Здесь — развалины замка, большая мечеть и рынок, которому сотни лет. И тут этот парень, оппозиционный активист, поворачивается ко мне, сжимает мне плечо и говорит с приглушенным, но отчетливым нажимом: «Today Gaddafi was killed». Поздравляет меня и себя с этим событием. Глаза горят. Я и до этого знал, что такое злая радость, радость без улыбки, торжество по поводу смерти врага, мстительное удовлетворение. Но впервые я увидел это настолько близко.

Чуть позднее мы с ними жуем шаурму, которая считается лучшей в Дамаске, устроившись на ступенях перед спуском от площади с мечетью к лабиринту лавочек рынка. Я говорю этому парню, что до сих пор революции получились только у арабов в странах Магриба, в Северной Африке. «Не на Ближнем Востоке», — кивает он, угадывая мою мысль, до того, как я закончу фразу.

Спрашиваю, удержится ли, на его взгляд, Асад. Тот отвечает однозначное «нет». Раньше или позже, считает он, свержение неизбежно.

«Время не повернуть назад». С нами также девушка лет 23, беженка из Палестины в третьем поколении, которая тоже в оппозиции. Здесь это редкость — протесты, как, впрочем, и другие формы социальной активности, дело по большей части мужчин.

Поначалу мы сами чурались разговоров о политике, не желая настораживать наших гостеприимных арабов, тем более что политика и в самом деле не входила в список наших главных интересов в ходе поездки. Они тоже поначалу, казалось, не горели желанием говорить на эту тему. Однако чуть сойдешься с ними ближе, чуть они станут тебе больше доверять, как выясняется, что на самом деле и тот против режима, и этот, и вон тот тоже только и ждет, когда же Асад… уйдет, скажем так.

Чуть позднее на вопрос о будущей судьбе главы Сирии в случае его свержения мне ответили, что всерьез казнить его, подобно Каддафи или Мубараку, которому грозит виселица, никто не собирается.

Хотя на демонстрациях и звучат призывы к тому, чтобы покарать правителя, отдающего приказы стрелять по манифестантам, смертью, но если говорить серьезно, то, как выразился наш сирийский знакомый по-английски, «наш президент очень маленький». Он во всех смыслах не Каддафи, и ему не только есть куда бежать, но, по словам активиста, Испания сама уже предложила Асаду убежище. Что до расстрела демонстрантов, то на Востоке несколько другие стандарты гуманизма и ценности человеческой жизни.

Случайность ли это или репрезентация общественных настроений, но за время путешествия нам не встретился ни один гражданский сириец, который бы активно по собственному почину выражал поддержку режиму.

Даже во время совершенно невинной прогулки на катере до острова на одном из озер водители нашего суденышка, люди, очевидно, весьма скромного достатка и с непростой жизнью (особенно запомнился рулевой с изможденным и красивым лицом, он вызвал ассоциации с «пролетарскими» героями раннего Горького), включили очень популярную здесь протестную песню с припевом «Сурия, Сурия!», под которую прямо на палубе катера танцевали наши добрые знакомые, сирийские интеллигенты, врачи и учителя. Данная песня — самый популярный саундтрек акций протеста.

При этом мы сами не в коем разе не стремились знакомиться именно с оппозиционно настроенными сирийцами. То, что они в числе недовольных, выяснялось после знакомства.

У нас сложилось впечатление, что по-настоящему аполитичных здесь вообще нет. Один водитель поинтересовался у нас, нравится ли нам ситуация в России. Услышав наши ответы, спросил с улыбкой: «А почему же вы тогда не устроите революцию?» Понятно, что вопрос не мог быть адресован одним нам… Но и нам тоже.

В провинции, где мы провели больше недели, довелось познакомиться со многими арабами. Они о политике с нами не говорили, а мы их не спрашивали.

Пока не появился юный, с горящими глазами, вежливый и улыбчивый парень. Кстати, весьма образованный, с очень хорошим английским. Увидев его впервые, я так и подумал: «Один из них». И угадал. Он оказался пламенным 22-летним мусульманином, который сам первый заговорил со мной о политике, а когда я пошел ему на встречу, ответив, завязав диалог на эти темы, он уже буквально не мог усидеть на месте, сам постоянно порываясь объяснить мне, почему он участвует в протестах. Также парень сообщил, что из-за его активизма ему опасно жить в своем городе, к семье приходит местная «гэбня».

В столице мы встретили нескольких активистов — вестернизированных городских парней, абсолютно нерелигиозных. Так что в оппозиции там есть и те, и другие. И, извините, «фанатики», и, прошу прощения, «хипстеры».

У одного из последних я спросил, не опасается ли он, что после революции в стране станет больше ислама. Он сказал: «Посмотри на меня. Исламом я сыт по горло». И, по словам этого человека, в оппозиции много таких европеизированных, «ни разу не «исламистов».

С другой стороны, протесты проходят в рамках «Стратегии Пятницы». После пятничной вечерней молитвы, прослушав проповедь, она же политпропаганда муфтия в мечети, народ выходит протестовать. Помолясь и с именем Аллаха на устах. «Наша религия — это и есть наша политика», — сказал аятолла Хомейни.

На одной из таких регулярных акций мы и попытались… поприсутствовать.

В целом это напомнило мне протестные акции в России, на которых я был в том или ином качестве. О месте проведения до самого последнего времени не было известно. Оказалось, акция должна была проходить на окраине города. Мы видели, как народ выходил из мечети, заполнял собой переулки, пытался собраться, сконцентрироваться, создать толпу. Не получилось…

Полиция и секретные службы работали очень активно. На джипах с открытым кузовом, с автоматами — картинки, вызывающие ассоциации как с арабскими странами, так и с Африкой и Латинской Америкой. Также на мотоциклах. У нас однажды проверили документы. Перед этим знакомый проинструктировал нас, что если спросят — «мы ищем магазин сладостей». Один парень, оппозиционер, подошел к нам и спросил, не журналисты ли, предложил дать нам интервью или комментарий на условиях анонимности.

Сидя в кафе напротив полицейского участка, мы видели, как из сирийского «автозака» (а, впрочем, к чему кавычки, это автозак и был, такой же, в общем-то, как и в России) выгружаются полицейские, выгружают и несут сдавать в участок каски, щиты и дубинки.

В этом кафе нам рассказали забавную историю. За неделю до этого, в день протеста, какой-то умелец спрятал беспроводной звукоусилитель в одном из мусорных баков и врубил по нему что-то оппозиционное, кажется, поношения полиции и насмешки над ней. И господа полицейские очень долго, судорожно и безуспешно рыскали по окрестностям и в заведении, пытаясь найти неизвестного бесстрашного оратора, которого тут и не было.

А вот у нашей истории продолжение оказалось не таким веселым. Вечером парню, который провел нас на место этой несостоявшейся акции, позвонили и сообщили, что к нему домой наведалась сирийская «гэбня» и спрашивала у его родных и соседей, что это за европейцы, с которыми его видели в кафе, и зачем он с ними тусуется. Из-за этого парень отказался от планов пойти (и привести нас) на вторую акцию протеста.

Уже совсем поздним вечером этого дня, когда «Аль-Джазира» и прочие «панарабские» СМИ подсчитывали количество убитых в очередную кровавую пятницу (в этот раз — около 20 человек), в квартире в центре города, где мы находились, отключили электричество. И Интернет заодно. В тот раз мы решили, что из-за «событий» власти просто обесточили всю столицу. Действительно, выйдя на улицы, мы обнаружили, что горят почти исключительно только фонари и реклама.

Однако позднее я понял, что мы могли ошибиться. Наблюдая арабские города в ходе нашего последующего путешествия, я отметил, что в темное время суток большинство их окон черные. Объясняется это не проблемами с энергией, а тем, что на окнах висят плотные шторы, которые по обычаю скрывают происходящее в доме, подобно тому, как, например, в Кабардино-Балкарии и других регионах Северного Кавказа дома строятся с окнами, обращенными во двор, а не на улицу.

И следующим утром мы тоже планировали посетить, наконец, митинг. Нам должны были позвонить. Не позвонили. В общем, мы честно пытались попасть на место событий три раза. «Не срослось».

По словам тех оппозиционеров, с которыми мы общались, сирийские спецслужбы работают против демонстрантов изощренно и жестоко.

«Уборщик, мальчишка-курьер или 15-летний разносчик чая может оказаться секретным агентом, — сказали нам. — Недавно недалеко отсюда один пацан, переодетый в кого-то в этом роде, просто достал пистолет и застрелил участника манифестации». И, как говорят, такие случаи не редкость.

А молодой владелец отеля в одном из городов рассказал нам, что его знакомый, который жил и ел у него многие недели, после того, как был выпровожен за дверь, оказался секретным агентом политического сыска, куда и настучал на своего бывшего благодетеля, обвинив того во всех смертных оппозиционных грехах. Из-за этого эпизода, а также из-за в целом усложнившейся обстановки тому пришлось отказаться пока от некоторых своих бизнес-проектов.

Но вот что важно — даже в это время Сирия вполне безопасна.

Если избегать городов — очагов протестов, а это Хомс, Хама, Дайр-аз-Завр и Дара (это список октября, сейчас он мог измениться, мы слышали, что после нашего отъезда «началось» и в Алеппо), то шанса «попасть под раздачу» нет. Что до Дамаска, то я бы «прикинул на глаз», что он безопасен процентов на 95. Да, по демонстрантам стреляют и здесь, убитые есть и в столице. Но так, как в перечисленных выше городах (там могут убить по 20–30 человек за демонстрацию), в столице кровь не льется.

Мы только один раз переночевали в по-настоящему бедной, депрессивной сирийской провинции. Настоящая нищая арабская улица, село. Городок с населением в 20 тысяч. В пустыне. Грязный. Почему-то очень много джипов «Шевроле» с открытым кузовом, выпуска где-то середины 1980-х, как в первом «Терминаторе». Они тут повсюду, ржавые, некоторые без капотов, «голый» мотор виден. Не город, а фан-клуб этой автомарки и этой модели.

Толпы «отмороженных», чумазых детей, которые при виде нас, европейцев, буквально сошли с ума. Начался стихийный «митинг», они бесновались, следовали за нами повсюду, орали. Пока мы пытались купить что-нибудь в магазинах, где были только консервы и прочее длительного хранения и нам называли явно завышенные цены, дети арабской улицы становились все агрессивнее. Один из них размахивал рядом с нами какой-то ручкой от швабры. В меня кто-то попал куском глины или известки (не камнем пока еще).

Я услышал слово «шармута», которое, очевидно, прозвучало по адресу одной из моих спутниц. Слово это я знаю из словаря ругательств на многих языках, который лет 10 назад скачал из Интернета. И было оно в списке «плохих слов» на иврите. Да, мат у тех и других семитов, похоже, общий, как и у славян.

От маленьких дьяволов нас спас англоговорящий парень, брат русскоговорящего (еще один бывший студент). Они предоставили нам и ночлег, и, как это тут обычно бывало, накормили нас. Второй брат оказался весьма оппозиционно настроенным.

Опять сравнения с соседней, «почти европейской» страной. «Турция идет по пути развития. У нас — непонятно…» — в голосе требовательное раздражение. Мы снова услышали рассказы о том, что клан Асадов оседлал все самые доходные посты в стране, что деньги от продажи сирийской нефти идут «мимо» народа, что огромному числу сирийцев приходится уезжать в богатые страны Аравийского полуострова. Как нам сказали, из некоторых провинциальных городов уезжают работать на Саудитов, в Эмираты, в Кувейт где 70, а где и все 90 процентов населения.

Этот русскоязычный парень вообще настроен очень мрачно. Говорит, что недавно в Хомсе, в месте столкновения армии с демонстрантами, у автовокзала шальная пуля настигла молодую украинку, причем не туристку, а постоянную жительницу Сирии. И вообще: «Я советую вам покинуть эту территорию». Предупреждает, чтобы мы никому не говорили, что россияне. Народ тут очень озлоблен бедностью, ненавидит власть, а о поддержке Асада Кремлем знают все.

Довелось нам познакомиться и с теми, кто на противоположной стороне баррикад. Правда, у них — служба. Это случилось по пути из Сирии в Иорданию.

Мы выехали из Дамаска, было уже темно и поздно. Путь к иорданской границе лежал через Дару, «protest city», как предупредили нас, посоветовав быть осторожными. Нас высадили рядом с городом, и почти сразу к нам подъехали военные на двух джипах.

Проверив наши паспорта с двуглавым орлом, они все превратились в воплощение вежливости, чуть ли не услужливости.

За исключением только командира, самого брутального из них, с орлиным носом, в светло-песочном бушлате, настоящего «пса войны», вероятно, имеющего боевой опыт.

Они привезли нас на свою базу, постоянно повторяя, что нам нечего бояться, и демонстрируя уже привычное нам арабское гостеприимство. Только если другие наши знакомые говорили: «Наш дом — ваш дом», то люди в форме «дарили» нам уже всю Сирию: «Это ваша страна». К нам приставили молодого офицера.

Узнав о наших планах, они не только не стали нас удерживать, но сразу же вернули на дорогу и «застопили» для нас машину: солдатик вышел на дорогу, помахивая АК, и на пустынной ночной трассе у опасного города довольно быстро «нашлась» машина, которая доставила нас прямиком до погранперехода в Иорданию. А военные спрашивали у нас, не надо ли нам чего-нибудь еще…

Спасибо за столь теплый прием мы волей-неволей должны сказать Кремлю. Москва, как известно, поддержала сирийского президента Башара Асада, протесты против режима которого идут в стране с марта. И даже прикрыла ему задницу, применив вето в ООН против санкций, которым хотели подвергнуть сирийский режим США. Именно поэтому наши паспорта с двуглавой птицей произвели на сирийских воинов такое действие.

Да, это было мило и, чего греха таить, приятно. При этом мы, разумеется, понимаем, что оказавшиеся такими добрыми по отношению к нам офицеры и бойцы — это, очевидно, те же самые ребята, которые силой подавляют протесты сирийской оппозиции, в том числе стреляют по демонстрантам.

Мы спрашивали наших мимолетных знакомых из оппозиции о целях, которые ставят перед собой противники Асада. С их слов, какой-то подробно разработанной программы действий у них нет. Они просто хотят убрать от власти клан, который правит в стране вот уже ровно 40 лет.

Также они сообщили нам, что организационный штаб сирийской оппозиции называется Национальным комитетом и базируется в Стамбуле, в Турции, которая строит национальная государство вот уже скоро 100 лет. И добилась в рамках этого государства впечатляющих успехов, если судить по тому, что мы увидели, проехав с остановками всю Восточную Турцию с севера, от границы с Грузией в районе Батуми и до южного турецкого рубежа, за которым началась Сирия. Как сказано (написано) в американском фильме «Watchmen»: «In your hearts, you know it’s right (wing)».

***

Источник — Begin-Online