Как я провел лето… в сомалийской тюрьме (2010 год)

Все вокруг говорят про «акуна матата». Акуна матата—это такой беззаботный и быстро приедающийся стиль местной жизни: нет проблем, не из-за чего беспокоиться, срочных дел тоже нет, а про несрочные можно вовсе забыть. Некоторые уезжают, так и не отдохнув: корреспондент журнала Newsweek отправился в отпуск в Сомали и попал там в тюрьму.

Посол Сомали в России Мохаммед Хандуле выдал мне вместо визы письмо, где уведомлял собственное правительство о том, что российский журналист Орхан Джемаль желает посетить Сомали с частным визитом. Цель была указана расплывчато: «Для ознакомления с жизнью рядовых сомалийцев».

Перед этим он долго звонил куда-то, с кем-то говорил, периодически переспрашивая, знаю ли я, какая сложная ситуация в его стране, потом передавал мне свой мобильный телефон, и кто-то на другом конце, видимо в Сомали, говорил мне на ломаном русском, что настоятельно рекомендует отложить поездку хотя бы на две недели. Господин Хандуле пояснял: «Это хороший совет, но только совет, если вы все же хотите…»

Я хотел. В графе «сроки пребывания» посол проставил «15 дней» и, добродушно хихикнув, сказал: «Больше писать не буду, а то вас еще убьют там». Тут же в приемной сидел чернокожий парень—он пришел в посольство за какой-то справкой. Пока я ждал своих бумаг, он рассказал мне, что сам сомалиец, но живет здесь, а на родине никогда не был.

Один его брат живет в Катаре, второй в Лондоне, а дядя—в Голландии. Еще он поведал, что в Могадишо, столице Сомали, у его родителей есть недвижимость, ее надо бы продать, только вот никто цены хорошей за их два дома не дает, и что его самого на родину калачом не заманишь. Так на этой бодрой ноте в спальном районе Москвы, в типовой трешке, в которой, собственно, и расположилось сомалийское посольство, начался мой отпуск.

АКУНА МАТАТА

Попасть в Сомали можно тремя способами. Во-первых, надо добраться до Йемена, из столицы Саны автобусом перебраться в местечко Эль-Мукалла, откуда самолетом компании «Африкан Экспресс» долететь до относительно мирного Босасо—крупного порта в Аденском заливе и экономического центра Сомали. Кроме самолета из Эль-Мукаллы в Босасо ходит паром, но нерегулярно. Говорят, что паром этот—обычная скотовозка.

У этого маршрута главный недостаток—визовый режим Йемена. До декабря прошлого года туристическую визу можно было купить прямо на границе, однако, в связи с усложнившейся внутренней ситуацией, эту практику отменили. Теперь йеменское посольство требует приглашение для меня как для журналиста от Министерства информации. На получение приглашения у меня просто не было времени.

Во-вторых, в тот же Босасо можно прилететь через небольшую африканскую страну Джибути, а дальше—авиакомпанией «Даалло Эйрлайнс». Этот маршрут наиболее безопасный, и, как правило, все добираются в Сомали именно так; но он самый дорогой. Из-за многочисленных стыковок цена перелета хорошо зашкаливает за $2000.

Наконец, можно из Москвы прилететь в Кению (виза прямо на границе) и в аэропорту в Найроби купить билет в Могадишо. Это не намного дороже йеменского маршрута, но, в отличие от северного Босасо, Могадишо самый что ни на есть центр боевых действий.

Я полетел через Найроби, рассчитывая задержаться в Могадишо не более чем на пару дней, а потом отправиться на более спокойный север. Отпуск я хотел провести на берегу Индийского океана, в поселке Гаракад, считающемся одним из трех главных пиратских центров Сомали. Своего рода Тортуга наших дней. В небольшом гаркаадском порту всегда стоят несколько недавно захваченных судов. «Смогу разговорить пиратов—хорошо, нет—просто буду купаться»,—строил я летние планы.

Борта до Могадишо в Найроби пришлось ждать три дня. Кенийская столица как-то слегка разочаровала, уж очень все ожидаемо: кипучий африканский город, жизнь не затихает даже на ночь. Вечный май. Любой таксист может предложить косяк из местной конопли всего за 50 шиллингов (около 20 рублей), из черной ночи выныривают такие же черные проститутки, уличные зазывалы тащат тебя в бесчисленные туристические офисы, торгующие экскурсиями в национальный парк Масаи-Мара.

Все вокруг говорят про «акуна матата». Акуна матата—это такой беззаботный и быстро приедающийся стиль местной жизни: нет проблем, не из-за чего беспокоиться, срочных дел тоже нет, а про несрочные можно вовсе забыть.

DON’T WORRY

Самолеты в Сомали летают по воскресеньям. Полтора часа в воздухе, бетонная полоса вдоль океанского берега, в салоне старенького «Дугласа» из белых, кроме меня, лишь два французских журналиста.

Сомалийские пограничники с изумлением крутили в руках посольское письмо: «Ну хорошо, посольство за вас просит, а кто вас встречает, кто будет охранять? Вы, наверное, слышали, что у нас сложная ситуация?..» Эта беседа продолжалась около часа, потом меня передали в миграционную службу, офис которой был расположен здесь же в аэропорту. Письмо, на которое я так надеялся, явно ничего, кроме недоумения, не вызывало. Атмосферы кенийской «акуны мататы» не было и в помине, мои собеседники хоть и повторяли без устали «don’t worry», но смотрели на меня строго и недоверчиво.

Еще через час меня загрузили в японский грузовичок с правым рулем, в кузов прыгнули несколько солдат с китайскими Калашниковыми, и меня повезли разбираться к начальству.

Мы промчались по грязным, разбитым улочкам, перегороженным в шахматном порядке бетонными блоками, и въехали во двор Национальной службы безопасности. Я тогда еще не понимал, где оказался, и все еще надеялся, что письмо, выданное мне Мохаммедом Хандуле, поможет. Однако события развивались вовсе не так, как мне хотелось. Сначала у меня забрали и куда-то унесли все вещи, деньги и документы, потом отобрали мобильный телефон. Наконец, когда меня попросили снять ремень и сандалии, я понял, что по крайней мере сейчас визы мне не дадут.

Меня уже спрашивали не про то, кто меня будет охранять, а знаком ли я с членами исламистского движения «Аль-Шабааб» и проходил ли я когда-либо военные тренинги. В мои объяснения, что я лишь хотел только посмотреть страну, никто не верил, все изумленно переспрашивали меня: «Only look?» «Оnly look»,—обреченно повторял я.

Вскоре все, кто хоть немного понимал по-английски, разошлись, а остальные знаками показали, чтобы я шел за ними. Меня повели в подвал. По пути несколько раз отворялись и закрывались железные двери. В самом низу были камеры и сортир типа «очко». На полу у стальных дверей сидели молодые африканцы, как оказалось впоследствии, это и были те самые исламские террористы из движения «Аль-Шабааб» и многочисленных дочерних структур.

В очередной раз лязгнул замок. Я в просторной одиночке. Каменный пол, под самым потолком несколько зарешеченных окошек размером с детский кулачок. Через них пробивались солнечные лучики, и маленькие яркие пятна медленно ползли по стене—другого света не было. По углам какой-то мусор. Над дверью было еще одно окно, оно выходило в коридор. Через полчаса одноногий тюремщик принес мне циновку из ткани, из которой обычно шьют дешевые китайские сумки,—оказалось, это моя постель и одновременно коврик для молитвы. Одноногий показал мне направление на Мекку и ушел. Здесь я и провел следующие два дня.

В РУКАХ АЛЛАХА

Надо отдать должное: исламисты оказались вполне приличной компанией. Как только хромой тюремщик удалился, в окошке над дверью появилась черная бородатая физиономия. Гость поинтересовался по-английски, за что я здесь, нужны ли мне сигареты, вода, понимаю я еще какие-нибудь языки вроде суахили, арабского или сомалийского, есть ли у меня прививка от малярии, а узнав, что нет, просунул мне отрез марли, чтобы хоть как-то ночью защищаться от москитов.

Парня звали Халил. Правительственные солдаты захватили его несколько недель назад на улицах Могадишо, при нем были автомат и нож, которым он слегка ранил одного из нападавших. Впрочем, кто на кого в Сомали нападает, понять сложно. Халил объяснил, что раньше они сами были властью и назывались Исламскими судами, но потом американцы с помощью эфиопской армии свергли суды, а их старый лидер договорился с американцами и теперь снова у власти. Половина из его прежних сторонников сочли это предательством и начали войну уже против него.

На прощание Халил сказал, что судьба моя в руках Аллаха и чтобы я звал их, если мне что-то нужно. Я свернулся калачиком на тонкой циновке и попробовал уснуть. Было жарко и душно. Время можно было примерно определить только по высоте ползущих по стене солнечных пятнышек.

У меня было полпачки сигарет, сломанная зажигалка и $600 в часовом кармашке джинсов, которые не нашли при обыске. По ночам тюрьма пела, я не понимал, про что поют мои сокамерники, но пели они красиво. Я тоже пробовал петь что-то из русского тюремного. Когда я начинал, в соседних камерах вежливо замолкали.

Время от времени появлялся одноногий тюремщик и приносил еду—рис или фасоль. Иногда приходил его мрачный начальник. Он постоянно раскатисто повторял: «Орхан Джемаль»—ему просто нравилось выговаривать незнакомые слова. Он уводил меня на очередной допрос, где меня опять спрашивали про знакомства с «Аль-Шабааб» и тренинги. Все вели себя подчеркнуто вежливо: предлагали на выбор чай или кофе, постоянно повторяли, что я не являюсь заключенным, но в итоге твердо, хоть и с многочисленными извинениями говорили: «Теперь вы должны вернуться в камеру». Марля Халила не спасала: я был весь искусан москитами и, прислушиваясь к себе, пытался вспомнить симптомы малярии.

ПОЧЕТНЫЙ ПЛЕННИК

Через два дня мое дело перешло в более высокую инстанцию—мною занялся начальник службы безопасности Могадишо полковник Калиф. В его кабинет меня привели поздно вечером. Калиф задал мне привычные вопросы, а потом вдруг спросил, где я купил сандалии, и, услышав, что в Москве, очень удивился. Оказалось, что именно такие обычно носят боевики. Я уж было подумал, что сандалии из «Спортмастера» меня погубят, но тут Калиф неожиданно сказал, что держать меня в камере больше не будут, но и отпустить меня нельзя: «Ты хотел остановиться в “Сахафи-отеле”, недавно там похитили двух французских журналистов, и тебя похитят, возьмут за тебя выкуп, у них будут деньги, у нас нет».

Калиф сказал, что мой вопрос будет решать сам директор Национальной безопасности генерал Мохаммед Шах, а пока я буду находиться под его покровительством и поживу у него. Жил полковник прямо в офисе. В его комнатушке для меня бросили на пол матрас и подушку и повесили настоящую тропическую москитную сетку. Мне разрешили днем свободно передвигаться по офису, а вечером выходить во двор и смотреть вместе с солдатами телевизор. По ночам полковник храпел, как трактор, а с утра рассказывал, как трудно спать рядом со мной, потому что храплю—я.

Вообще-то у полковника был и настоящий дом под Могадишо, в селении, которое называлось Абд аль-Азиз, но в конце мая деревню захватил тот самый «Аль-Шабааб», и он со своей семьей едва успел спастись.

Вещи мне не вернули, но выдали из моего рюкзака свежую рубашку и джинсы. Женщина из секретариата каждые полчаса спрашивала, не приготовить ли мне кофе. Утром следы от комариных укусов осматривал доктор Абдурашид—мой ровесник, одетый в камуфляж и разгрузку, в карманах которой он хранил таблетки. Абдурашид смеялся над моими злоключениями и рассказывал, что ему бы тоже хорошо съездить куда-нибудь, полечить гастрит, но визу государства, где есть нормальная медицина, сомалийцу получить очень сложно.

Днем приходил командир солдат Ильяс и приносил миску с рисом и бананами. Поскольку я уже был кем-то вроде почетного пленника, считалось, что я должен есть вместе с офицерами. Мы садились с Ильясом на пол и ели рис руками. Ильяс тоже относился к моей ситуации с юмором: «Вчера ты был в тюрьме, сегодня разгуливаешь здесь, как большой начальник, завтра я, наверное, увижу тебя рядом с президентом, step by step».

Вечерами мы гуляли по двору с Калифом. После обязательных расспросов про то, у кого сколько жен и детей, Калиф начинал говорить что-нибудь интересное:

—Могадишо делится на 16 районов. 14 контролируем мы, два—исламисты. В семи километрах на север отсюда один их блокпост, на восток в шести с половиной километрах—второй. Здесь очень опасно: враг рядом. Им присылают деньги талибы из Афганистана, а у нас солдатам задолжали за семь месяцев, я должен каждому из моих людей уже по $100, в такой ситуации никто из них в бой не пойдет.

К разговору подключались новые участники:

—Если бы мы тебя не захватили, то в тот же день тебя бы взял «Аль-Шабааб».

—А ты знаешь, что когда тебя привели в тюрьму и тебя увидели исламисты-заключенные, то хотели убить.

Я мог бы во все это поверить, если бы не общался с этими заключенными лично.

Я спрашиваю Калифа:

—Где талибы берут деньги для сомалийцев?

—Делают наркотики.

—Калиф, я был в Афганистане, там наркотики делают все, и талибы меньше прочих.

—Ну не знаю, «Аль-Каида» дает.

После прогулки мы садились смотреть вынесенный во двор телевизор. «Аль-Джазира» рассказывала, что в России пожары, а Доку Умаров сложил с себя полномочия.

Так прошли еще два дня, пока наконец однажды утром меня не вызвали ко всемогущему Мохаммед Шаху. Важность встречи подчеркивало присутствие русскоговорящего переводчика. Генерал не стал пытать меня про знакомства и тренинги, а с ходу задал вопрос, что я хочу. Услышав, что я хотел бы продолжить свое путешествие по Сомали, он пожал плечами: «Я не могу сейчас обеспечить вашу охрану, но я могу перевести вас в Peace Hotel, где вы можете нанять частную охрану. $100 в сутки за отель, $200—за безопасность. Возможно, если бы вы заехали через Босасо, все бы сложилось иначе, там ситуация все же проще».

Он обещал дать ответ вечером, можно ли мне переехать из Могадишо в более безопасные пиратские города. Ответа, правда, мне пришлось ждать еще два дня, и он был отрицательный. Утром ко мне подошла Амина, помощница Мохаммед Шаха, и объяснила, что мне лучше покинуть страну и что самолет улетает в Найроби как раз через два часа: «Попробуйте приехать сюда в другой раз, может, месяца через три получится!»

Мне принесли мой рюкзак, вернули все деньги, причем даже те, что я прятал в рюкзаке и не показал при аресте. За это время их уже успели украсть, но Амина распорядилась все мне вернуть, поверив просто честному слову, что там было семь сотен баксов. Меня отвезли в аэропорт и уже перед трапом отдали фотокамеру и паспорт. К вечеру я был в Найроби, а на следующий день укатил на автобусе в Момбасу—надо же было хоть раз искупаться в Индийском океане. Я шел по пляжу, смотрел на звезды, которые раньше видел лишь на картах, и думал про то, что неделю своего отпуска я все-таки провел в Сомали, хоть и не совсем так, как хотел.

***

Источник —  Newsweek